– Не извольте беспокоиться, герр де Люмино, – опущенные от природы кончики губ алмарца чуть приподнялись, обозначая улыбку. «Ну, началось, старые времена, новые времена… Душегубов будет хватать всегда, а золотой век замшелой сорокалетней давности – сказка для непослушных внуков», – Ничего опаснее меня и моего верного Гиттемшпица с его мушкетоном невозможно встретить на дорогах отсюда и до Гор Амираниса.

– Славно, вот это дух! – упоминание проклятой хаосом легендарной клоаки жизни совершенно не смутило маркиза, ван Роттенхерц начал припоминать – его собеседник и правда когда-то был военным, закончил службу в чине боевого полковника, вступил, конечно, записанный в армию с малолетства, лейтенантом. – Что ж, присаживайтесь, мэтр, нам есть о чем поговорить.

Сухая, жилистая, дрожащая рука дерганым движением указала на глубокое кресло перед жарко натопленным камином. В каменном горне весело горел огонь, охотник на монстров только сейчас обратил внимание, что в комнате адски жарко. «Неужели и я когда-нибудь стану таким и буду летом дрожать от холода при легком сквозняке?» Впрочем, кресла манили бутылкой коньяка, которым славилась другая провинция Шваркараса, алмарец не мог вспомнить, какая именно. И коробкой отменных сигар – плода тяжелых трудов рабов в колониальных владениях державы.

Пригласив гостя присесть, старик, будто потеряв внутренний стержень, сам тяжело шатнулся к креслу, с силой опираясь на трость, и с облегченным вздохом повалился на багровый плюш. Чуть-чуть поерзав, маркиз растекся на своем «троне» аморфной массой, уткнулся острым подбородком в грудь и, зябко потирая, вытянул тощие ноги поближе к огню. Дождавшись, пока гость сядет, бывший полковник заговорил.

– Получив ваше письмо, мэтр, я не знал, что и делать, – сухощавые пальцы жадно схватили сигару, долго и неумело старик прикуривал от свечи, стоявшей там же на столе. – Послать вас, дождаться пока приедете и посадить под стражу, нанять убийцу, просто вежливо отказать. Мало кому приятно, когда его тыкают в морду старыми скелетами.

«Эх ты, дряхлая развалина…» Иоганн вполглаза наблюдал за тем, как старик курит и удушливо, с хаканьем, кашляет. В основном же его внимание занимал портрет могучего рыцаря – какого-то предка семейства, изображенного в полной амуниции с большой живостью. Ван Роттенхерц давно приучился никогда не смотреть на огонь, он ослепляет. «Надеюсь, до того, как я превращусь в такую же развалину, какой-нибудь мантикор сделает мне одолжение и оторвет мне голову».

– Но вы, похоже, пошли по наиболее разумному пути, герр де Люмино, – вежливо отозвался гость вслух, разливая коньяк по глубоким мельхиоровым штофам.

– А черт его знает, чем могла бы оказаться эта дрянь, стояла себе много лет в буфете, никого не трогала, – маркиз сухо засмеялся. – Если и гадила, то незаметно. А тут, на тебе, оказывается древний, опасный артефакт. Знал ведь, что батюшка мой, пекло ему погорячей, вел темные игры. Но успел отдать Единому душу до того, как кубок этот ваш использовал. Или скорый запрос от вашей инквизиции, прям следом за подарочком, его напугал.

– Этот подарочек, – серьезно, игнорируя смех собеседника, повел беседу алмарец, глядя на кашель и сдавленный смех старца, сигар ему расхотелось, – называется «Кубок кровавой луны» и слава Единому, что ваш предок его не опробовал, неизвестно к каким результатам привел бы эксперимент. Это одно из самых гнусных изобретений моего дорогого родителя, и, надеюсь, в пекле ему холодно и одиноко. Если его не трогали и не использовали, почему все ваши домочадцы в такой тревоге, почему мне ничего о нем не сказали за обедом? Я ощущаю зловещую недосказанность в нашей беседе.