«Хорошо, что я ему ничего не открыл, – подумал Гавриил. – А то не поздоровилось бы мне, да и всем остальным нашим».

– Я, владыка, готов любую епитимью выдержать, – смиренно ответил он на гнев святителя, не убирая пухлых рук со своего живота.

– Отвечай, что за сомнения тебя одолевали? Какие книги еретические ты предлагал своим гостям читать? Тебе что, мало в нашем хранилище книг? Или слишком грамотным стать захотел?

Архиепископ снова замолк, пригладил свою седую бороденку и снова воззрился на протопопа.

– Так что молчишь? Давай уж, выкладывай по доброй воле, не на пытки же тебя отсылать?

Сердце нырнуло у Гавриила куда-то вниз, приостановилось и лишь через какие-то мгновения снова застучало в груди.

– Прости, владыка, грешника окаянного, – растерянно залепетал он, и руки его, соскользнув с брюха, сами собой в молитвенном порыве взмыли вверх, к груди. – Нет у меня больше никаких сомнений…

– Смотри мне, – перебил его владыка. – Не до тебя сейчас, вон какие дела в Новгороде творятся. Но чтоб месяц на службе не появлялся. Месяц этот лишь в придел сможешь входить. И чтоб по двести раз в день читал Иисусову молитву и столько же «Отче наш»! А там видно будет. И если еще что подобное услышу – в подвалы отправишься!

Протопоп, пятясь, выскользнул из кабинета архиепископа и, выйдя за порог дворца, перекрестился: «Слава тебе, Господи, пронесло!» Хоть и учили иудеи, что Христос был обычный человек и скорее всего мессия, посланец Божий, а крещение – никому не нужный ритуал, Гавриил все ж таки от такого ритуала не мог отказаться. Рука сама собой тянулась ко лбу. Осенишь себя – все как-то легче становится. Может, привычка многолетняя сказывается, а может быть, в этом и правда что-то есть?

Архиепископ же, проводив гостя, позвонил колокольчиком и приказал быстро вошедшему монаху в длинной темной рясе:

– Приготовь кибитку, поеду к послам московским на Городище.

Московские послы вот уже почти месяц ждали решения новгородцев. А те думали, что ответить Иоанну, боялись дать решительный отказ, пытались выяснить, правда ли, что посадник Василий Никифоров давал великому князю клятву верности и что Овин с Подвойским называли его государем от имени всего Новгорода?

Предстояли уже не первые переговоры с московскими послами. И чем больше толковал с ними Феофил, тем лучше понимал: не шутки шутить они приехали, не праздные вопросы задают. Как бы за упорство и несогласие отвечать перед Москвой не пришлось. Да народ новгородский заупрямился не на шутку. Теперь послы назначили для ответа крайний срок – два дня. 1 июня собирались они отбыть домой.

31 мая вновь ударил на Ярославовом дворе вечевой колокол. На этот раз представительный народ собирался шустро, причину знали, шли к месту сбора встревоженные и злые. Сторонники великого князя больше помалкивали, а иные и вообще отсиживались по домам, не тот был момент, чтобы отстаивать свои интересы. Когда у человека собираются что-то отнять, даже если это «что-то» и виртуальное, символическое, он всегда ощетинивается и бросается защищать. На всякий случай. Озлобляется. Тут уж не до политических тонкостей.

На сей раз на постаменте московских послов не было, они сидели в своем укрепленном Городище и ждали ответа от отцов города – архиепископа и посадников. Ответ же должно было выработать нынешнее общегородское вече.

На возвышении стояли и ждали общественного решения сам архиепископ со степенным посадником, с тысяцким, другие руководители города.

– Что решили, вольные новгородцы? Что ответим мы великому князю? – спросил Феофил, когда вечевая площадь и ее окрестности заполнились до отказа. – Отдадим ему Ярославов двор с нашей вечевой площадью, с нашей свободой?