Стимулятором и катализатором реакции главного производственного процесса на заводе была ртуть, это знали ленинградские химики, но сколько ни бились они в своей лаборатории и в лаборатории завода, нужного качества полимера добиться не сумели. Ленинградцы уехали, и за дело взялись заводские умельцы. Группа товарищей, конечно, во главе с тогдашним главным инженером завода, подали рационализаторское предложение. Оказывается, если ртути добавить побольше, процесс идет быстрее, и готовой продукции на выходе получается больше. А это значит перевыполнение плана! Правда, качество получается еще немного хуже, полимер разлагается в течение двух-трех лет. Но кто в нашей великой стране обращает внимание на такие мелочи? Главное, завод вышел в передовики по выполнению плана. А то, что полимер не укладывался в требования ГОСТа, – эта проблема решилась легко. С одобрения Министерства вышли и были утверждены временные специальные технические условия.

Не было ничего в нашей великой стране долговечнее, чем временные технические решения.

Николай Леонтьевич Карпин работал главным инженером недавно, третий год, был кандидатом наук, с блеском защитился в Ленинграде. Собирался наладить на заводе порядок в технологиях, но как-то не получалось. Особенно мучила его закавыка: ртуть как катализатор не должна участвовать в реакции, она должна восстанавливаться и использоваться в следующем витке процесса. Но ртуть на заводе куда-то пропадала, и ее нужно было завозить всё больше и больше, потому что передовой завод наращивал производство, устанавливал новые реакторы и получал Переходящие Красные Знамена. Ну и премии заодно. Грызла Николая Леонтьевича совесть инженера. Он, кандидат химических наук, знал отлично, что ртуть ядовита и что его завод загрязняет город, в котором живут люди, не знающие об этом. Пары́ и соединения ртути действуют незаметно и невидимо, как хорошо замаскировавшийся диверсант, постепенно разрушая здоровье людей, с ними соприкасающихся. Конечно, загадку исчезающей ртути нужно было разрешить. Но как это сделать? Работники цеховых и заводской лабораторий загружены текучкой, бегают, как савраски, им не до разгадок, да и ему самому некогда: занят по горло совещаниями и беготней по цехам.

Перед ним сидела молодая специалистка, прибывшая из столич ного университета. Красивое, строгое, но чем-то озабоченное лицо.

Явно не вертихвостка. А что, если?

– Светлана, – Николай Леонтьевич заглянул в личное дело, – Сергеевна. Вас характеризуют как вдумчивого инженера, склонного к аналитической работе. А хотите самостоятельной работы? Творческой, под моим личным руководством?

Cогласна ли она? Ну конечно! Самостоятельная творческая работа, да еще под руководством главного инженера! Да она даже не мечтала о таком. Наконец-то на ее долю выпала удача, и она обязательно добьется успеха.

– Ну что же, давайте попробуем. Есть у нас на заводе один нерешенный вопрос. Будете работать в центральной заводской лаборатории, но подчиняться только мне. Отчитываться будете передо мной и только передо мной. Договорились?

То, с чем встретилась Светлана в цехах завода, повергло ее в шок. На кафедре в университете им, студентам, преподавали, что химия – точное и тонкое производство, идеальная чистота, строгое соблюдение всех параметров химических процессов и постоянный лабораторный контроль. Но здесь царили грязь и вонь. Известняк для обжиговых печей, что привозили в железнодорожных вагонах, сваливали прямо на землю, в грязь, и с этой грязью загружали в печи. Из печей вырывался сизый дым, и глаза слезились от этого смрада. Дозаторы реагентных колонн были разболтаны и управлялись лишь опытом рабочих. И везде была ртуть: в емкостях на рабочих местах, на столах цеховых лабораторий… Светлана напросилась на прием к главному инженеру.