– Летает, Валер, – я встал рядом с Чкаловым, – двигатель, конечно, слабоват, но и этого хватает. Через пару дней сам убедишься, а пока поехали, там нас моя супруга заждалась уже.

Все поползновения Чкалова отвезти его в гостиницу я категорически отверг. Дом у нас, слава богу, большой, и свободного места много. Тем более что Николай перебрался в служебную квартиру прямо напротив своей работы, а Федор поселился в теплой пристройке с отдельным входом. Вечером за чаем (намек Чкалова на что-нибудь покрепче я проигнорировал), когда у Татьяны окончательно прошел шок от созерцания в своем доме легендарной личности, состоялся откровенный разговор.

– Ты понимаешь, – Чкалов аж вскочил со стула и заходил по комнате, – я же еще до полетов нашел тот самый склад. И столбы те самые с проводами тоже нашел. И самолет выпустили с тем числом дефектов, что ты указал. Все, абсолютно все совпало до мелочей. Я же чуть с ума не сошел… – Валерий схватил со стола стакан с остывшим чаем и залпом выпил. – А когда пошел на второй круг, то решил отвернуть в другую сторону. И двигатель обрезало за полтора километра до полосы, но сумел спланировать на самый ее край. Там и скапотировал. Машина в хлам, а меня – в больницу без сознания. Я же, когда в себя пришел, в первую минуту не поверил, что живой. И ведь особо-то не поломался, но сотрясение мозга получил. За это и списали. Хотел было податься на Волгу и записаться кочегаром на какой-нибудь пароход, а тут твоя телеграмма. Ты мне вот что скажи, – Чкалов остановился напротив меня и внимательно посмотрел мне в глаза, – откуда ты мог знать о том, что еще не произошло? Ты что, предсказатель?

Я хмыкнул и тоже отпил свой чай.

– Нет, Валер, не предсказатель, но кое-что о будущем рассказать могу. Например, могу сказать, когда и с кем будет война и какие потери мы понесем, если ничего не предпримем.

Засиделись мы с Чкаловым до самого утра, когда ночная темень сменилась серым мартовским рассветом. Сколько раз Валерий вскакивал и порывался в ту же минуту броситься, хоть пешком, в Москву к Сталину, чтобы предупредить его, не сосчитать. Пришлось несколько раз его чуть ли не силой усаживать. Наконец, мне это надоело.

– Ты что же, считаешь, что Сталина никто не предупреждал о надвигающейся войне? Предупреждали, и не раз. Называли разные даты, в том числе и истинную. Или, может, ты думаешь, что Сталин настолько наивен, чтобы верить в миролюбие Гитлера? – Я уже сам встал и прошелся по комнате. – К войне готовились. Всеми возможными способами пытались оттянуть ее начало. В самый канун войны в приграничные округа была разослана директива о приведении войск в повышенную готовность[20], но наши командующие в большинстве своем эту директиву проигнорировали. Было это предательство или глупость, тут разбираться надо соответствующим органам. Хотя по мне, так это прямое предательство.

Ты только представь себе, что буквально за день до начала войны командование в приграничных округах отдало приказ снять с артиллерии все (!!!) прицелы и отправить их в мастерские за сотни километров на проверку. В итоге зенитчики не смогли открыть огонь по вражеским самолетам, и те отбомбились, как на полигоне. Где все же смогли стрелять, не выполнив преступного приказа, там на допросе сбитые немецкие летчики говорили, что им известно о приказе не открывать по ним огонь и о небоеспособности артиллерии. С истребителей было приказано снять все вооружение и сдать пушки и пулеметы вместе с боеприпасами на склады. Артиллерию вывели на полигоны, где расставили по линеечке, самолеты в большинстве своем привели в небоеготовое состояние и тоже расставили на аэродромах стройными рядами, как на параде, чтобы бомбить и расстреливать их было удобнее. Командному составу предоставили выходной. В итоге в первые же часы мы лишились почти всей авиации и артиллерии, погибло без пользы большое число отлично подготовленных военных специалистов. – От гнева я от души врезал кулаком в бревенчатую стену.