Как же хорошо я помнил этот его взгляд. Еще там, в моем времени, это означало только одно: говорить придется правду и только ее. Да и не было желания у меня врать.

– Я тоже так думаю. Пора поговорить. В первую очередь вам нужно знать, что скоро начнется война. 22 июня 1941 года Германия без объявления войны нападет на СССР. Война будет страшная. Немцы дойдут до самой Москвы и только благодаря неимоверным усилиям будут отброшены от столицы. И не надо лапать кобуру, – на всякий случай предупредил я Николая, рука которого непроизвольно опустилась на оружие. – Пристрелив меня, ничего не изменишь.

– А с тобой, стало быть, изменишь? – глубоко затянувшись самокруткой, спросил Федор.

– Со мной больше шансов что-либо изменить. Во всяком случае, если в ходе войны мы потеряем не почти тридцать миллионов человек, а хоть на чуток меньше, то можно будет сказать, что жизнь прожил не зря.

– Сколько?! – одновременно вскричали оба моих собеседника, вставая при этом из-за стола. Почему-то показалось, что сейчас меня будут бить.

– Тридцать! Миллионов! Человек! – с нажимом разделяя слова, четко проговорил я. – И большинство из них – это мирные жители.

Николай с Федором с минуту молча мерились взглядами, словно решая, что им делать с этим пришельцем из будущего, которое оказалось не таким уж и радостным, а потом все так же молча уселись обратно. Федор мотнул головой куда-то в сторону печки, и Николай, перегнувшись через спинку стула, достал откуда-то довольно объемную бутыль с прозрачной жидкостью и плотно притертой деревянной пробкой. Тут же на столе появились три граненые стопки. Разлив в каждую до верха, Федор молча расставил стопки перед каждым. Так же молча выпили крепкий и прозрачный как слеза самогон. Огненная жидкость прокатилась по пищеводу и растеклась пламенем по сосудам. Как по волшебству, в руке появился кусок черного хлеба со шматом сала сверху. Обведя нас взглядом, Федор разлил по второй. Выпили, закусили. Николай выложил на стол коробку с «Казбеком» и кивком предложил угощаться. Федор взял папиросу, а я воздержался. В том времени я все никак не мог бросить курить, так что здесь даже начинать не буду. Кухня наполнилась клубами табачного дыма.

– Надо же что-то делать! – Николай с силой раздавил недокуренную папиросу в пепельнице. – Надо предупредить товарища Сталина, правительство.

– Ты серьезно думаешь, что Сталин не знал о вой не там, в моем времени? Ему докладывали об этом многие, называли различные даты, в том числе и точную, но он до самого начала войны не верил. Он до последнего надеялся, что немцы не посмеют нарушить подписанный ими Пакт о ненападении. Надеялся оттянуть начало войны и успеть провести перевооружение армии. – Я вздохнул. – А скольких из тех, кто докладывал о сроках начала войны, отправили на лесоповал, а кого-то и расстреляли как паникеров. Так что не поверит товарищ Сталин ни вам, ни мне, пока не убедится в точности моих сведений.

– И что ты предлагаешь? – спросил Николай.

– Я предлагаю для начала выйти на Берию. Он вскоре станет наркомом и правой рукой Сталина. Если мне поверит Берия, то и Сталина убедить будет значительно легче. – Я непроизвольно взял из коробки папиросу, покрутил ее в пальцах и медленно положил обратно. Раз уж решил, то не надо и начинать. – Я напишу несколько писем с подробным описанием ближайших событий. Первое будет анонимным, и от того, какой будет реакция на написанное, зависит дальнейшее сотрудничество. Либо я открою свою личность, либо я и дальше буду отправлять анонимные послания. Нужно только определиться с каналом доставки писем. Глупо все их отправлять отсюда.