Измотаешься за день, устанешь так,

Что доля своя не мила.

Упадёшь на подушку, а встанешь —

За окном уж зима намела…

Что стало с ним?

А, может быть, крушенье?

Нам не расскажет ласковый причал.

Вот так и мы – уходим от причала

В грохочущий судьбы водоворот.

* * *

Картина осени мила и дорога…

Ты помнишь, брат, как веткой покачала

Берёза у родительских ворот?

Весёлости и грусти сочетанье —

Стоят в лугах душистые стога

И роща облетевшая строга.

За шум дорог, оставленных в наследство,

Родителям «спасибо» прокричал.

И вот с тех пор ищу дорогу в детство…

Да! Это там – начало и причал!

Всё охватил огонь воспоминанья.

Да! Это там под окрик петушиный

Я тихо шёл по солнечной реке,

Дразнил собак, цеплялся за машины

И сажей рисовал на потолке.

* * *

Всё суета, всё пройдёт.

И зацветёт миндаль,

И отяжелеет кузнечик,

И осыплется каперс.

Ибо отходит человек

В вечный дом свой,

И готовы окружить его

На улице плакальщицы.

Ты слышишь, брат,

Как песня прозвучала?

И хорошо от лёгкого вина.

Но где же та, которая одна

Когда-то нас встречала у причала?..

35

36

У МОГИЛЫ МАМЫ

Екклесиаст. 12: 5

Над могилою крест голубой.

Пролетают над кладбищем птицы.

Я приду постоять над тобой,

Мама милая. Как тебе спится?

«Всё пройдёт – безмятежность и страсть, —

Повторяет мне голос далёкий, —

И красавицы взор волоокий,

И над миром безумная власть».

Слышишь? Снова вернулся апрель,

Сквозь бураны пройдя и метели.

Разноцветна его акварель

У твоей вековечной постели.

Слышу, слышу и верю тебе —

Канет в Лету любви моей повесть,

И покроется ржавчиной совесть

И замрёт в похоронной трубе…

Это жизнь повторяется вновь!

Мама, слышишь? Ты часто мне снишься!

Бьёт в виски сумасшедшая кровь:

Вдруг когда-нибудь ты повторишься…

НА ПОЖАРЕ

На пожаре, спасая иконы,

Суетились старухи, визжа.

Ошалелые овцы и кони

По сараю метались, дрожа.

Огневые драконы кусали,

Но в глазах не проглядывал страх.

От сожженья иконы спасали,

Позабыв о шкафах и коврах.

Сбылась высокая вода в ту зиму.

Лёд стонал ночами.

И лебединая беда

Дрожала белыми плечами.

Мы жгли солярку у реки,

Кляня морозы и метели,

И горевали мужики,

Что лебеди не улетели.

Воздух, крики и плач потрясали.

Старцы к небу персты вознесли.

Не иконы, а веру спасали!

И спасли, наконец-то, спасли.

Они, впиваясь в полыньи

И в темноструйные быстрины,

Роняли мужественно дни

На злые зимние седины.

А мы бездарно из тепла

Лениво щурились наружу,

Где смерть холодная текла,

Лебяжьим взором меря стужу.

* * *

В квадратном омуте окна

Немного места занимая,

Стоит холодная луна,

Как ожидание, немая.

* * *

«Уезжай в свой родной околоток, —

Сердце мне иногда говорит, —

В край, где ласковый розовый лотос

Тишину озаряя, горит,

Где пропахшие потом и воблой

Рыбаки дружелюбны с тобой,

Где закаты сливаются с Волгой

И Моряна играет волной.

Не буду зажигать огня

И зря надеяться на чудо.

Ты не найдёшь уже меня,

Но я тебя не позабуду.

Открою форточку легко

В ночное бархатное лето

И отзовётся далеко

Никем не понятое это…

Уезжай от толкучки столичной,

От холодных бетонных оков

И живи своей жизнью привычной

В окруженье простых мужиков».

Но кружусь в суете безразличной

С парой сотен неизданных строк,

Пригвождённый суровой москвичкой,

Как в докучный гербарий листок.

* * *

Донимают дожди спозаранку

Ко всему безучастно черствы.

* * *

Злые ветры играют в орлянку медяками опавшей листвы.

Паутинные руша узоры, дико пляшут дожди и ветра.

На дне полуночи лежал угрюмый город

И было в нём пустынно и темно.

Лишь одиночества слепой безлунный холод

Глядел в моё бессонное окно.

И о жизни теперь разговоры начинаются рано – с утра.

Он звал меня. Я вышел в переулок,

В теснину небоскрёбную из тьмы.

Всё смешалось – предметы и тени.