– Сгинь! – с трудом высвободившись из-под тяжелого, распластавшегося кулем тела несостоявшегося преступника, она услышала глухой стон. – Не ной. Жить будешь.

Истерично хохотнув, странница отступила на шаг, глубоко вдохнула и тут же почувствовала, как ее тело начала колотить запоздалая паническая реакция.

– Тихо, Каин, успокойся, дура.

– Ну, ты и… – испуганный шепот калеки помог немного прийти в себя, – здорово! Ты видишь их?

– Что? – она впервые взглянула в серые глаза неожиданного заступника. – Ты о чем?

– Гм, давай не здесь. Если менты нас тут застанут, рядом с этим, – парень кивнул на находящегося в глубоком забытьи незадачливого горожанина, тихо усмехнулся, подбирая костыли, и ловко поднялся, – загребут, в лучшем случае, как свидетелей. У меня уже был печальный опыт общения с ними.

– Ага. Пошли.

Дом, родной дом…

Звеня ключами, Лот открывает дверь, ступает внутрь родного жилища, тяжело вздыхает и устало плюхается в старенькое кресло в гостиной. Его губы непроизвольно растягиваются в теплой улыбке, глаза неторопливо шарят по причудливым внутренностям квартиры, в который раз наслаждаясь игрой светотени в фантастических формациях совершенства… сотворенного им совершенства.

Воистину, есть на что посмотреть. Все стены, потолок, проемы окон (всё, кроме пола) – укутаны, выстланы нежнейшим слоем замысловато переплетенных тончайших серебристых нитей, напоминающих паутину. Отливающие голубым перламутром фибриллы тысячекратно переплетаются, образуя сложный неповторяющийся орнамент, словно танцующий в тусклых отблесках вечернего света, пугающий и завораживающий. Когда долго смотришь на это чудо, общая вязь вдруг начинает фрагментироваться, распадаться на отдельные участки, незнакомые знаки, определенно несущие некий таинственный смысл. Что это: письменность, шифр? Что закодировано в нем, как раскрыть сокровенный смысл послания самому себе? Как понять суть того, что создавалось неосознанно, в часы глубокого творческого транса? Нет, этот орешек ему не разгрызть. Сиди тут хоть сутками, напрягая плавящийся мозг – тщетно.

Губы теряют улыбку и кривятся в тихом предвкушении. Он шумно выдыхает и переводит взгляд на любимое свое детище – зависшее прямо посреди комнаты объемное сооружение из того же материала, по форме напоминающее искристую ассиметричную воронку застывшего торнадо, широкой частью упирающегося в потолок. Вроде бы шелково-невесомая, композиция нависает, довлеет, доминирует, сочится некой иррациональной стихийной мощью первозданного хаоса, заключенного в совершенную форму. По каждой паутинке, словно по отростку нейрона, время от времени пробегает стремительный световой импульс цвета электрик; это ритмичное мерцание дарует конструкции бередящее душу подобие псевдожизни. Да, в этом творении все безупречно, каждый изгиб дышит эталонной математической кривизной. Порой кажется, что в чарующем шедевре заключена вся сокрытая потаенная гармония самого Мироздания, неведомая никому более…

Его зрачки расширились, взгляд помутнел, утопая в глубинах дышащего вечностью квазиконуса: «ты – мое творение…» и, буквально через два выдоха: «но, не принадлежишь мне»…

Это началось в далеком детстве, еще до школы, воспоминания до сих пор не стерлись из памяти…

Тусклый вечер в деревенской хате, за окнами вьюжистым зверем беснуется февраль. Зыбкое пламя лампадки под образами в углу комнаты, старенький выцветший коврик на стене, хлопочущая рядом бабушка – все это кажется шестилетнему Эдику каким-то смазанным, нереальным. Очень больно глотать, тело мучает жар, хочется сбросить одеяло, но даже на такой пустяк не хватает сил. Хворь наваливается все сильнее, грузно давит, туманя разум, и мальчик проваливается в спасительное забытье…