– Потом снова моргнул свет, – закончил Павлихин, пытаясь вытереть слезы плечами, – Михаил Васильевич натянул штаны и быстро убежал.

Бросив взгляд на часы, я заметил, что наша беседа длится уже третий час, вместо отведенного мне единственного часа. Как говорится, пора было и честь знать.

– Так что за голоса вы постоянно слышите? – задал я последний вопрос.

С Павлихина разом слетело веселье, напротив меня снова сидел осунувшийся и больной человек. Из бывшего санитара психиатрической клиники он превратился в типичного психа, засунутого наспех в больничную пижаму, каким я его при входе и застал. Но глаза при этом больше не бегали по стенам, они со злобой смотрели на меня.

– А ты спроси об этом у длинного Стаса, готов поспорить, что он не просто так себе палец откусил!

Про откушенный палец я ничего спрашивать не стал, хоть о открыл рот от изумления, увидев марлевую повязку на правой руке. Не берусь утверждать с вероятностью сто процентов, но мне показалось, что большой пальца под этой повязкой отсутствует. Я стучал минут пять, прежде чем вернулся неестественно-высокий санитар и открыл дверь, ведущую наружу. Мне хватило одного взгляда, которым длинный Стас одарил меня, чтобы воздержаться от излишних вопросов…

Домой я вернулся уже под вечер, обдумывая по дороге материал для газетной статьи. У меня были планы на сегодняшний вечер, главный из которых – отправить редактору отработанный материал, но как только входная дверь за мной захлопнулась, живот предательски заурчал. Чувство голода, которое я игнорировал на протяжении целого дня, набросилось на меня и не оставляло в покое. Решив наконец, что на голодный живот ничего дельного написать не удастся, я пошел на кухню и залил лапшу кипящей водой.

По квартире поплыл аромат специй и горячего бульона, отчего мой живот снова заурчал. Когда я вынимал из тостера подрумяненный хлеб – комплемент от повара к нехитрому ужину, сил на то, чтобы дождаться пока остынут приготовленные макароны, у меня уже не осталось. Но и поесть спокойно не удалось. Как только моя рука поднесла ко рту дымящуюся вилку, в нос ударил резкий запах дешевого табака. Он был везде: в волосах, на одежде, удивительно, как я раньше не замечал его. В течении двух минут я насильно запихивал в себя горячие макароны, но постепенно вместо вкуса курицы, обещанного на упаковке, бульон все больше напоминал кислый привкус мокрых носков, оседая в горле неприятным послевкусием. Решив, что дальше так продолжаться не может, я поспешил в ванную, и закинув свитер в стиральную машину, включил обжигающе-горячий душ.

Холодный ужин я доедал, сидя за ноутбуком, быстро набирая на клавиатуре текст. Через полчаса моя статья появилась на экране, бегло прочитав напечатанные строчки, я внес небольшие корректировки и вот передо мной готовый репортаж. Осталось отправить материал главному редактору, и я уже «большой молодец», именно такое звание Геннадий Михайлович присваивал мне каждый раз, за редким исключением, но что-то в этот момент удержало меня.

Нет, дело было не в том, что готовая статья мне не понравилась, все обстояло совсем наоборот. Перечитав еще раз собственный текст, я с гордостью отметил, что составил яркий психологический портрет бывшего санитара, умело описав эмоции и жесты, которыми он сопровождал свой рассказ. И что я получу взамен всего этого? Два абзаца на задней странице и бесплатный бонус «большой молодец», и тут меня посетила блестящая идея, мгновенно подкупив своей новизной. Единственный раз, за пять лет работы в газете, мне поручили стоящий материал – статью, которая сделает меня знаменитым, такой шанс было глупо упускать.