Агрессивная политика Японии вблизи границ с СССР, создание ею инфраструктуры для укрепления присутствия на оккупированных территориях не могли остаться без внимания профессиональных военных. Сугубо военный взгляд на события в Маньчжурии представлен в книгах С. Тульского и М. Федорова11, Н.С. Бушманова12. В первой из них антияпонскому сопротивлению посвящена глава «Партизанское движение в Манчжурии».

В работах современников событий, связанных с оккупацией Маньчжурии, действия Японии рассматривались как подготовка плацдарма для нападения на СССР – источник «величайшей опасности» для государства. Значительное внимание в исследованиях уделялось установлению причин и целей интервенции, вопросам сугубо военного характера, таким как военно-техническое состояние вооруженных сил Японии и Маньчжоу-Го, особенности их оперативно-тактических действий, организация и тактика борьбы антияпонских партизанских армий13. В оценке движения сопротивления присутствует определенный идеологизированный подход. Наряду с положительными характеристиками массового партизанского движения «маньчжурского крестьянства, рабочего класса и городской мелкой буржуазии» критическому анализу подвергаются действия североманьчжурских генералов, выступивших против агрессора, подчеркивается их «неустойчивость, половинчатость и беспомощность», в негативных тонах оценивается интернирование в СССР. Собственно процесс интернирования и пребывание китайских формирований в СССР в указанных исследованиях не рассматриваются, что вполне объясняется отсутствием эмпирического материала. Однако излагаются сведения о причинах, обусловивших переход китайцев на территорию Советского Союза, дается классификация сил антияпонского сопротивления, характеризуются его руководители, впоследствии оказавшиеся в СССР.

Второй подпериод советской историографии хронологически определяется 1950–1991 годами. С начала 1950-х годов в СССР наблюдается подъем в изучении истории Китая, обусловленный образованием идеологически близкой КНР. Однако в обширной библиографии этого периода лишь косвенным образом затрагиваются проблемы и сюжеты, рассматриваемые в нашей монографии. В общих работах, в исследованиях китаеведов и японоведов, как правило, уделяется внимание «образованию очага войны на Дальнем Востоке» в начале 1930-х годов, «подготовке к захвату японским империализмом Маньчжурии», непосредственно оккупации Японией Северо-Восточного Китая, реакции Лиги Наций на маньчжурские события, национально-освободительной борьбе китайского народа против агрессора14. История китайцев, интернированных в Советском Союзе, опять же не входит в сферу интересов исследователей. Закрытость архивных данных, а также трагическая судьба в СССР многих из перемещенных лиц фактически предопределяют положение, при котором вопрос об интернированных остается «белым пятном» истории китайцев в России. Однако в отличие от предыдущего периода в исследованиях отсутствуют резкие, негативные оценки гоминьдановских генералов, организаторов сопротивления японским оккупантам. Интернирование рассматривается как способ оказания содействия Советского государства освободительной борьбе китайского народа15.

В этот же период выходят работы по историографии Китая. В.Н. Никифоров, исследуя становление советского китаеведения в 1917–1949 годах, дает оценку работам ряда авторов, откликнувшихся в 1930-х годах на японскую оккупацию в Маньчжурии, среди которых называет П.А. Мифа, В.Я. Аварина, А.Я. Канторовича (Н.Терентьева), О.С. Тарханова (Ян Чжу-лая)16. Выступая с партийно-классовых позиций, В.Н. Никифоров полагает: «Издания 1932 г. … не свободны от крайних, даже сектантских настроений, особенно последняя упомянутая брошюра