– В чего? – переспросил второй мент.

– В мегашутер… – сдавленно просипел Денис. – В стрелялку крутую. Правда. Отпустите! Пожалста!

Менты переглянулись. Прокашлялись. Дениса захлестнула волна надежды: вдруг отпустят?!.. Но менты мельком взглянули на него… и парень понял: бесполезно умолять, обещать, в ногах валяться. Им его жалко, да приказ выше жалости.

– Не заорёшь? – для проформы спросил первый мент.

Денис весь сжался и даже головой не мотнул – не мог. Да что он теперь мог? Не с ментами надо будет сражаться, а в кабинетах с чиновниками. Кто бы научил – как?

«Мамочка, ты же меня вытащишь отсюда? Я хочу к тебе. Я тебя люблю. Я сам не знал, как тебя люблю!»

Мысли лихорадочно роились в его голове, и вскоре она начала болеть.

В кабинете, куда его привели полицейские, о Денисе всё уже знали: перед женщиной в кричаще-красном костюме лежала пачка исписанных листов – вся правда и неправда о Денисе Лабутине и его семье. Женщина перебирала документы холёными руками с модным маникюром и не читала, а будто освежала в памяти давно изученные факты.

– Отпустите меня к маме, – сипло проговорил Денис, с трудом глотая комок в горле. Потом, подумав, добавил: – Пожалуйста.

Женщина подняла к нему лицо – такое же холёное, как и руки, с искусным макияжем, сквозь который проглядывала неженская жёсткость. Бледно-голубые глаза впитали Дениса всего, до последней клеточки, словно выпили воду из стакана, оставив его совершенно пустым.

– Здравствуй, Денис Николаевич, – красивым низким голосом произнесла эта ухоженная женщина. – Меня зовут Алла Викторовна Крисевич. Я отныне твой начальник, потому что ты будешь жить у меня дома – то есть в интернате, который я считаю своим собственным домом. Садись. Мы обо всём поговорим, и ты всё-всё мне расскажешь подробно. Договорились? От этого зависит твоя дальнейшая судьба.

Денис сел и сразу же сказал:

– Я всё наврал. У меня с мамой полный ажур. Честно.

Алла Викторовна дежурно улыбнулась. От этой улыбки Дениса передёрнуло: он вспомнил улыбку Душковой, когда она стояла в коридоре их квартиры и приказывала ментам оторвать Дениса от мамы. Улыбчивая жестокость… Но, может, эта Крисевич – настоящая? То есть нормальная?

– Я очень рада, Денис Николаевич, что в семье у вас полный ажур, – с кажущейся искренностью сказала Алла Викторовна. – Но дело, видишь ли, вот в чём. Раз поступил сигнал от вашего школьного омбудсмена, надо его тщательно проверить, несмотря на твоё новое признание. Ведь ты и сейчас можешь нас обманывать. Как тебе верить, если ты уже столько лжи налил? Ну? Верно же? Проверим, убедимся, что мама у тебя ответственная, что папа исправно платит алименты и принимает участие в твоём воспитании, что твои психологические проблемы устранены, – и ты вернёшься домой…

«Во двор с качелями и чау-чау», – подумал Денис, охваченный неожиданной тоской.

– Ну что, Денис Николаевич? Ты всё понял?

Денис кивнул. Разговаривать было бесполезно. Алла Викторовна взяла телефон, набрала номер и сказала в трубку:

– Георгий Николаевич? Принимайте новенького… Да-да, из той же школы… И из класса… Совершенно верно, он самый. Кстати, по самым последним данным, классный руководитель невзначай дала ему новое прозвище, так что можете воспользоваться… Да-да, увидите в деле, там на первом же листе… Лабутин, подожди в коридоре, – низким контральто велела, улыбаясь, Крисевич.

Когда униженный услышанным разговором (как они прознали про Enter’а?!) Денис поворачивался к двери, в зеркале на стене он приметил, как мгновенно исчезла с женских губ улыбка. Будто куклу выключили. Лицо стало деловое, хищное…