Запущен семиотический механизм (истоки которого можно найти еще при насаждении христианства в языческой Руси), который будет работать столетиями. Аввакум осуждает Никона за отступничество от старого. Никон же оправдывает свои действия с позиций «нового» – как реформатор, спасающий гибнущую Церковь. «Старое» Никон описывает в отрицательной коннотации враждебности новому – следовательно, лучшему, с его точки зрения. «Старое и новое» меняются местами в оценках, но все мировоззренческие установки на лучшее, на благо, на религиозное совершенство и общественный идеал остаются неизменными. И обе стороны, при всей их непримиримости, равно не способны усомниться в правоте или неправоте своей позиции – оппозиционной точки зрения, помыслить возможность описания дискуссии в каких-то других терминах и какими-то иными, не оппозиционными способами.

В зеркале нового мировоззрения все плюсы становятся минусами, а все минусы – плюсами, но речь все время идет об одних и тех же понятиях и смыслах. Отсюда и накал, непримиримость борьбы, нетерпимость: «новое» претендует не на новое место или статус, или содержательно новую ценность, но на место, роль и значение старого. Ведь «бинарные системы ставят между “старым” и “новым” момент полного уничтожения. Таким образом, спонтанный период складывания нового полностью отрицается»[9].

Изменения не мыслятся как какие-то переходные состояния, но представляют собой непримиримость нового и старого до полного уничтожения последнего и перестройку как бы «на пустом месте». И всегда кризис воспринимается как «момент истины», апокалипсис, влекущий за собой перерождение ума и чувств наиболее передовой части общества – интеллигенции.

Петровская эпоха, безусловно, стала культурной границей между старой и новой Россией, между быстро формирующейся интеллектуальной элитой и всем остальным русским обществом, сохранившим традиционный уклад жизни и приверженность традиционным ценностям, прежде всего религиозным и сословно-бытовым. Традиционный дуализм русской ментальности, в итоге, вылился в противопоставление интеллигенции и народа, традиции и новации, светского и духовного, частного и общего, образованности и невежества.

Конфликт «старого и нового» сложно понять изнутри той или иной культурной ситуации. В.В. Розанов верно указывал, что все новое в переломные петровские годы возникало в области реальных практических действий: об этом говорят проведенные в это время реформы практически во всех областях государственной жизни. При этом император опирался в своих действиях на достижения западной цивилизации, так как ее преимущества были самоочевидны. Но был ли Петр-реформатор «западником», разрушителем традиционного сознания и культуры – вопрос дискуссионный. Никто никогда не сомневался, что достижения Петра в области вооружения, медицины, образования, организации быта были и остаются непревзойденными образцами реформаторства, необходимого для развития собственного национального государства. Однако он не мог предвидеть конкретных последствий своих конкретных действий, ибо его действия лежали в области практической, а последствия – в ментальной и историко-культурной. Между ними нет прямой и жесткой зависимости. Истоки бесконечного русского кризиса самоидентификации лежат не в экономической области, не в сфере практики, а в области бесконечных метаморфоз общественного и индивидуального сознания.

В данных идеологических тисках и ментальных клише и стал развиваться дуалистический мир русской культуры, философии и литературы. Однако бинарность и дуализм складывались не прямолинейно и однозначно оппозиционно. Этот путь был извилист; следует отметить и следы диалогизма, и попытки выстроить подлинно гуманитарное, а значит, целостное мышление, характерное для многих поколений интеллигенции в дальнейшем.