– Маша, ты как? – на прощание жены он не рассчитывал – лишь бы не молчала.

– Убирайся, – последовал давно подготовленный и единственный у нее ответ.

– Прости меня. Я… Прости. Как Оля? Что с ней? Поговори со мной.

– Иди вон, – тихие холодные слова измученной переживаниями матери с бесконечно любящим своего ребенка сердцем, звучали и как заклинание, и как мольба пощадить и не добавлять ей мучений.

– Я виноват… я сильно виноват… Телефон… Он на беззвучном стоял: сообщения я поздно увидел и прочитал.

– Тебе никогда не было дела до своей семьи. Наша дочь в реанимации по твоей вине. Слышишь, по твоей. Не прощу!

– Но… Не понимаю? Ты мне даже не объяснила.

– Не понимаешь. Зачем тебе вообще что-то понимать – у тебя есть твоя работа. Ты должен был быть дома, с нами. Просто быть, поговорить с ней. Ей очень хотелось. У нее трудное время. Ты же знаешь, как она старается хорошо сдать экзамены и поступить в университет; она хочет доказать, что она не хуже, равняется на тебя. Она очень сильно любит тебя, поэтому сильно обижается, когда ты не выполняешь свои обещания, принимает близко к сердцу.

– Проклятые эксперименты! – инженер нервно запустил пальцы рук в волосы на висках и крепко сжал. – Сегодня же, как приеду на работу, напишу заявление! Я сильно вас люблю, очень сильно! Я исправлюсь, обязательно исправлюсь!

– Ты поздно об этом задумался. Слишком поздно. Наша дочь лежит в коме на грани жизни и смерти.

Слезы потекли из глаз: она замолчала. Говорить дальше было тяжело. Инженер хотел обнять ее, но жена оттолкнула его, и, отвернувшись обратно к окну, закрыла лицо руками.

– Уходи… Прошу тебя – не мучай. Уезжай домой – утром вернешься. Я с ней буду, рядом.

– Я вас не оставлю.

– Карантин. Посещения ограничены. Врач сказал, что можно только мне. Он пожалел меня.

– Где он сидит?

– В ординаторской, дальше по коридору.

– Маша…, – хотел еще что-то самое важное сказать инженер, но передумал. – Я попробую – может, разрешит…

Ординаторская находилась непосредственно перед входом в отделение реанимации. Инженер постучал, и, практически сразу, повторил. Щелкнул замок. Перед инженером появился дежурный врач в накинутом на плечи белом халате и заспанным лицом. Приход незнакомца ночью стал неожиданностью.

– Вы кто? – давно уже не молодых лет врач протирал очки салфеткой и щурил на инженера глаза, выглядывающие из-под густых черных бровей, притом, что остальные волосы на голове и на лице были тщательно сбриты.

– У меня… – но инженер не успел ответить, так как за первым вопросом тут же последовали следующие.

– Что вы здесь делаете? И почему медсестра не предупредила меня о вашем приходе? Точно выговор получит, в этот раз.

– Не ругайте ее – она тут совершенно не причем. Простите меня, это я сам.

– Как сам?! Вы сума сошли: вам нельзя здесь находиться!

– Еще раз прошу простить! Я знаю, что нельзя, что запрещено, карантин… Разрешите мне остаться с моей женой; вы ей разрешили, когда нашу дочь к вам в реанимации сегодня привезли. Нашу дочь Оля зовут.

– Послушайте, – поняв, что от него хотят, смягчил тон доктор. – В больнице много пациентов и ставить под угрозу и так слабое их здоровье по вине случайно занесенной инфекции я не хочу. Разрешение дано только вашей жене: она в очень подавленном состоянии, поэтому я ее и оставил; как бы ей самой не понадобилась помощь. Вам нет, не разрешу – это сверх моих возможностей.

– Я понимаю вас… Одна лишь просьба – увидеть дочь.

– Вы толкаете меня на преступление.

– Я очень виноват перед ней. Прошу, минуту – не более.

Подавленный вид инженера подействовал на врача.

– Хорошо, я нарушу правила, но сразу, как увидите ее, покинете больницу. Пройдите.