Один из сторонников первого подхода, С. Н. Братусь, высказывал мнение, что человек имеет право на денежное возмещение в случаях умаления его нематериальных благ, в частности, «томительной потери часов на бесплодное ожидание представителя стороны, обязанной произвести работы»; «оглушающих производственных шумов и вибраций, доносящихся из мастерских, организованных вопреки требованиям санитарного контроля в подвалах жилых домов, в магазинах, находящихся на 1 этажах»; «паров, поступающих в квартиры по причине неисправности изоляционных устройств», и т. п.

С. Н. Братусь в целях укрепления законности и усиления охраны прав граждан предлагал признать за ними право на оплату потерянного ими времени. При этом он отмечал, что если нет возможности в принудительном порядке пресечь действия, нарушающие покой граждан или влекущие пустую трату их времени, «следует воздействовать на нарушителя рублем, не столько, может, для компенсации морального ущерба, сколько для специальной и общей превенции»[61].

Характерным представителем второго подхода был М. М. Агарков. Он допускал возмещение неимущественного вреда только наряду с имущественным и лишь в случаях повреждения здоровья, повлекшего длительные страдания или лишения. По мнению М. М. Агаркова, дополнительное возмещение, а также его размер должен определять суд, а само возмещение может выплачиваться в виде прибавок к периодическим платежам при возмещении утраты трудоспособности[62]. М. Я. Шиминова, придерживаясь аналогичных позиций, также полагала, что возмещение морального вреда возможно и желательно, прежде всего, в отношениях, возникших вследствие причинения вреда жизни и здоровью граждан (при устойчивой утрате трудоспособности, длительных страданиях, причинении неизгладимого обезображения, а также в случаях потери кормильца)[63].

К. Б. Ярошенко считала возмещение других видов неимущественного вреда, кроме случаев повреждения здоровья, в принципе возможным. При этом она признавала это делом неопределенного будущего, поскольку для положительного решения вопроса об имущественном возмещении неимущественного вреда, выразившегося в нравственных страданиях (здесь понимаются страдания, вызванные посягательствами на честь, достоинство, личную свободу и т. п.), должна быть накоплена определенная практика применения норм о возмещении неимущественного вреда за причинение физических страданий[64].

Таким образом, в поддержку целесообразности и необходимости возмещения морального вреда приводились следующие доводы:

а) признавая в качестве предмета гражданско-правового регулирования личные неимущественные права, связанные и не связанные с имущественными отношениями, необходимо допускать и ответственность за причинение морального вреда (Ю. X. Калмыков, М. Я. Шиминова)[65];

б) институт возмещения морального вреда юридически закреплен в законодательстве ряда зарубежных стран (Великобритании, США, ФРГ, Японии и др.), в том числе и некоторых социалистических (на тот период времени) – Болгарии, Польши, Чехословакии (Н. С. Малеин, М. Я. Шиминова)[66];

в) возмещение морального вреда справедливо и находилось бы в полном соответствии с общей гуманистической направленностью советского законодательства (А. М. Белякова, М. Я. Шиминова)[67];

г) действующее гражданское законодательство в ряде случаев связывает имущественные последствия с моральными факторами (Ю. X. Калмыков, Н. С. Малеин)[68].

Следует отметить, что советское гражданское законодательство до 1990 г. не содержало норм о компенсации морального вреда. Но и при отсутствии в законодательстве этого института предпринимались попытки в некоторых специальных случаях установить штрафы при его причинении. Так, за оскорбление Президента СССР был предусмотрен штраф до 3 тыс. рублей; за оскорбление судьи или народного заседателя в связи с их деятельностью по отправлению правосудия – штраф до 300 рублей. Однако эти штрафы являлись административным наказанием за нравственный вред, но не его компенсацией, поскольку денежные суммы подлежали взысканию в бюджет, а не в пользу потерпевшего лица.