Институциональная экономическая теория, в особенности в лице представителей неоинституционализма, обладая не только достоинствами, но и недостатками, вызывает критику многих экономистов. Особой критике подвергается понятие трансакционных издержек, которое, будучи довольно расплывчатым, оставляет в тени производственные издержки предприятий.

А.Б. Тарушкин заметил: “Итак, развитие неоинституциональ-ной теории было далеко не беспроблемным, многие экономисты оценивают ее скептически и даже остро скептически”[20].

Отдельный человек для марксизма остался загадкой за семью печатями. Наиболее существенное в марксистском подходе к человеку даже не то, что марксисты не способны разгадать его тайну. Само отношение к человеку со стороны марксизма основано на отрицании существования этой тайны. Современные марксисты недалеко ушли от такой примитивизации. Например, в учебнике политической экономии под редакцией В.А. Медведева объявляется, что нравственность человека как элемент надстройки определяется экономическим базисом.

Человек не может быть понят не только марксистами, но и материалистами вообще, потому что он не только и не столько существо материальное, сколько духовное.

Во многих школах экономической теории, в том числе экономического либерализма и монетаризма, понимание человека ограничено так называемым экономическим человеком. При этом человек считается одновременно и производителем, и потребителем, сопоставляющим свои трудовые усилия с получаемым вознаграждением и соответственным образом определяющим свое поведение в рамках выгоды. Все это действительно существует, но только как один из аспектов, срезов человека, более глубокого и многогранного.

Марксистская политэкономия провозглашает человека главной производительной силой общества и конечной целью развития производства. Тезис возражений не вызывает, особенно если бы он был осуществлен в советской действительности. Но при этом остаются невыясненными простые вопросы: работает человек для того, чтобы есть, или ест, для того чтобы работать, или и работает, и ест, чтобы жить? Но если последнее, то в чем заключается смысл этой жизни? Вопрос о смысле жизни имеет значение только для человека свободного, обладающего возможностью выбора. В реальной действительности люди скованны в одних своих проявлениях и более или менее свободны в других.

В состояниях свободы и несвободы человека выделяются два качественных уровня.

Первый уровень – материальный. Условия жизни человека на этом уровне могут колебаться от абсолютной несвободы (рабство, трудовые армии казарменного социализма, в том числе в форме стройбатов и мест заключения) до полной свободы частного и группового предпринимательства и получения процентов на накопленный капитал.

Второй уровень – духовный. Здесь свобода и несвобода определяются в зависимости от пробуждения в человеке индивидуального духовного начала, истинного Я. Степень понимания себя, других людей, окружающего мира является мерилом внутренней духовной свободы человека. Внешним признаком такой свободы служит неподвластность догмам, стереотипам и предрассудкам.

Казалось бы, духовный уровень свободы является предметом исключительно философии, но не экономики. Однако это не так. Как материальная, так и духовная свобода и несвобода в жизни людей постоянно переплетаются. Соответственно переплетаются материальные и духовные стимулы к труду.

Что заставляет трудиться работников современного цивилизованного общества? Согласно многочисленным социологическим опросам в странах Запада люди выдвигают два основных требования к работе. Во-первых, она должна нравиться или по крайней мере не угнетать. Во-вторых, вознаграждение за труд должно обеспечивать соответствующий стандарт жизненного уровня. При этом сама по себе номинальная величина заработной платы не играет принципиальной роли. Деньги расцениваются лишь как средство для приобретения благ. Иными словами, работника интересуют не деньги, а тот набор благ, которые он может на них приобрести.