Я его не тороплю, пусть подумает.

– Значит, приехал он вроде бы из Одессы… – начинает Бурлаков. – Да, да, из Одессы. Командировка у него еще была, помню. Что-то там по обмену опытом, если не ошибаюсь. А у нас в это время голова о другом болела. Махинации всякие обнаружились, дефицитный материал на сторону плыл. Вот и те тридцать тонн керамзита, – в голосе Бурлакова слышится металл благородного негодования, он входит в обличительный раж и даже, как видите, кое-что преувеличивает. – Ну, жуликов-то мы, конечно, за шиворот. И под суд, чтобы неповадно было. А этот самый Зурих… Думается мне теперь, и он к этим делам руку приложил. Но тогда впечатление производил самое благоприятное. Беседы такие умные вел, что ой-ой-ой.

– И дома у вас бывал, – не то спрашиваю, не то подсказываю я.

– Разве гниль-то сразу увидишь? – продолжает с негодованием Бурлаков. – Пуд соли с таким подлецом сперва съесть надо. Тем более… – но тут он спохватывается и поспешно добавляет. – По чести говоря, помнится, однажды был он у меня дома, напросился.

– А в Одессе у него семья? – спрашиваю я, делая вид, что не замечаю его оговорки.

– Какая там семья, – расплывается в улыбке Бурлаков. – Так, знаете… одна любовь. С ней и в Москву прикатил. Ох и девка… Для супруги, я скажу, слишком хороша.

Толстая физиономия его приобретает мечтательное выражение, и он сладко чмокает губами.

– Звали-то ее как? – с не служебной, а чисто мужской заинтересованностью спрашиваю я, подыгрывая Бурлакову.

– Галина Остаповна… – все так же мечтательно отвечает он.

Вот это открытие! Ради одного его стоило навестить Бурлакова.

– Ну а может быть, и жена? Красота, это, знаете, еще ничего не означает, – все тем же тоном продолжаю я обсуждать эту животрепещущую тему.

– Что вы! Какая там жена… – отмахивался Бурлаков, весь еще во власти приятных воспоминаний. – Жене разве такие подарки делают, какие он делал?

– Какие же? – с любопытством спрашиваю я.

– Ну, к примеру, золотое кольцо с камнями, каждое по два карата, не меньше. Старинной работы. Камушки, как ягодки, на стебельке висят. Неслыханной красоты кольцо, уверяю вас.

– Ух ты… – восхищенно вздыхаю я.

– А внутри, значит, надпись изобразил, – увлеченно продолжает Бурлаков.

– Как сейчас помню: «Галочке от М.3. на всю жизнь».

Второй факт, который стоит не меньше первого!

– Ну вот видите? – говорю я. – «…на всю жизнь». Выходит, все-таки жена она ему.

Бурлаков с откровенной иронией смотрит на меня.

– Эх, молодой человек, что вы понимаете? – вздыхает он. – Да если хотите знать, он эту Галочку уже бросил, говорят. Вот вам и «на всю жизнь».

Но я чувствую, что он доволен, и не только сладкими воспоминаниями о красивой Галине Остаповне, но и тем, что так ловко увел разговор в сторону от опасной темы всяких там злоупотреблений и махинаций в тихую заводь любовных утех. И я пока его иллюзии не разрушаю. Кстати, факт его собственного знакомства с Галиной Кочергой нам тоже может пригодиться. Об этом он, конечно, не догадывается.

– А вы-то память о себе ей тоже, небось, оставили? – лукаво спрашиваю я. – Не утерпели? Тем более, если не жена.

– Куда мне, старику!.. – машет рукой Бурлаков.

Он закуривает новую сигарету и блаженно откидывается на спинку кресла.

Но тут вдруг до него, видимо, доходит, что он, пожалуй, уж слишком расписал свои связи с Зурихом, и неожиданно резко заявляет:

– Да и с какой, собственно, стати мне ей чего-то дарить? Люди, в общем-то, посторонние, незнакомые даже.

Глазки его наливаются холодом и теперь смотрят на меня отчужденно и даже подозрительно. Я понимаю, что лирическая часть разговора окончена, и пожимаю плечами.