Это чем-то похоже на выдачу продуктов по талончикам, но в отличие от них в рамках категории у человека есть выбор. Он может на всю продовольственную норму купить мяса, а может муки и, конечно, может составить нормальную корзину себе по вкусу. Коммуны, как и кооперативы, соперничают друг с другом за кадры именно так: одна коммуна предоставит на определенную должность норму побольше, другая поменьше.

Чем в таком случае это отличается от денег в своей сути? Да многим. Тем, что они именные, тем, что распределены по категориям, тем, что выдаются только коммуной за занимаемую должность. Нельзя вот так просто передать кому-то норму, социальное расслоение приобретает четкие рамки и становится предсказуемым, а оттого вроде даже и менее вредоносным: директор завода имеет норму 20 по товарам роскоши категории А, а инженер – 10. При этом другие нормы у них могут отличаться иначе. По сути, нормы – просто способ отразить людям границы потребления, которые может себе позволить предоставить им их коммуна. Это система распределения общей собственности. Да, социальное расслоение сохраняется, но при грамотных законах и руководстве оно будет сохраняться ровно в тех масштабах, в которых оно стимулирует людей расти над собой.

В этой системе гораздо проще становится планировать производство: ты точно знаешь, сколько будет выдано норм. Эти нормы отменяют и цыганские фокусы с деноминациями, инфляцией и так далее.

Конечно, есть в этой системе и ложка дегтя: это и то самое расслоение по доступу к категориям товаров роскоши, которое может повлечь неприятные последствия, когда появятся граждане А, Б и А; это и власть в руках коммуны по управлению этими самыми нормами; это и невозможность как-либо копить средства или распределять их собственным образом. Что самое главное, мне решительно непонятно сейчас, как в таком раскладе можно создать свой «бизнес»! А бизнес здесь был, пусть и представленный кооперативами. Мое представление о коммуне как о такой абсолютной корпорации укреплялось с изучением структуры все больше. Только корпорация эта не принадлежала каким-то сомнительным дядькам, а принадлежала вроде бы всем нам, всем тем, кто в ней живет и работает. На сколько это так на самом деле, покажет только дальнейшее изучение вопроса.

Задумавшись обо всем этом возвышенном, я не заметил, как прошел весь путь до академии, найденный на только что полученной карте. Академия была… впечатляющим зданием. Похожая на сталинскую высотку, она, похоже, была одной из архитектурных доминант города. Озабоченные студиозусы входили и выходили через большие деревянные двери. Недолго думая, я влился в этот бурлящий поток. Занеся меня в здание, поток схлынул, рассосался в разные стороны. Внутри обнаружилось просторное помещение. С двух сторон располагались две массивные и широкие лестницы, поток студентов (это было видно по их форме) уходил туда, вверх. Между этими лестницами находился холл, с трех сторон которого на одетых в разнобой людей смотрели окна, как в регистратуре поликлиники, только с пафосом. Здесь все были моего возраста, кто-то сидел на скамейках в центре холла, чего-то ожидая, кто-то нервно прохаживался, о чем-то шушукались две группки, остальные стояли у окон.

– Кто последний?

– Теперь ты будешь! – ответствовал мне насмешливый женский голосок с ближайшего диванчика. – До тебя я была, а передо мной вот тот парень. – Девушка указала мне на белобрысого парня с прической Бориса Джонсона или, как говорят в народе, «я упала с сеновала, тормозила чем попало», который был ярким представителем нервно расхаживающих.