День клонился к вечеру, Ева сложила письмо, убрала чернила и вышла на крыльцо. Перегретый воздух казался плотным и душным, вдалеке собирались тучи, грозя к ночи разразиться ливнем. Ева не любила дождь, но сегодня была бы ему рада: июль в Сомнусе выдался чрезвычайно засушливым, и сад нуждался в спасительной влаге.

У калитки показалась фигура: загорелый плечистый блондин лет сорока на вид, в тонкой рубахе, расстегнутой на груди, помахал Еве одной рукой, а второй приподнял треугольную шляпу в знак приветствия. Ева помахала в ответ. В какой-то момент ей показалось, что пространство над шляпой поблескивает, будто капельки воды в бурной реке, но, когда капитан приблизился, видение прошло.

— А где Шут? — тут же спросила Ева.

— Где-то шляется, — Стром махнул рукой в сторону дороги, — ушел вечером, к утру не явился. Должно быть, в гостях у какой-нибудь новой подружки.

Из-за услышанного Ева почувствовала нарастающий в горле ком. Стараясь скрыть раздражение, она нервно хмыкнула и криво усмехнулась:

— Какой гуляка!

— Вообще обычно нет, но в последнее время начал часто посещать кабак да хватать девок за ляжки. Хотя и Раснар этим не гнушается. Как прохладно! — Стром вошел в дом. — Вот чем нравится мне твое жилище, так это прохладой даже в такую жару.

Капитан устроился в кресле против камина.

— Похоже, будет гроза, — заметил он, глядя в большое окно. — Небо над портом становится темным.

— Держи чай, как раз заварился, — Ева подала гостю самую большую чашку. — В море сегодня нельзя?

— Спасибо, милая! Можно, но придется переждать, — он отхлебнул из чашки, — в такую погоду море неспокойное. Да ты не волнуйся! — ободряюще улыбнулся Стром, заметив тревогу на лице Евы. — Мы быстро прибудем в Гланбери и сразу же найдем твоих родных.

С крыльца донесся шум. Ева вышла посмотреть: на ступеньках сидел Шут, придерживая руками собственную голову.

— Напился, что ли?! — фыркнула Ева.

Шут при виде нее довольно улыбнулся и прищурился.

— Было дело… Дай воды, подруга.

— Зайди и возьми сам!

Ева скрылась в проеме, оставив дверь открытой.

— А у нас сегодня лютня! — протяжно сообщил Шут, вплывая в холл и держась за стену. — У Сомбера новая песня. Мое почтение, капитан… — Шут изобразил поклон. — Ну, я пошел!

Шут уселся прямо на пол там же, где стоял. Едва его голова опустилась на грудь, как он очнулся и окинул гостиную грустным взором.

— Знаете, что самое обидное в этом всем? — певучим тихим голосом произнес Сомбер. — Пьет лишь один из нас, а страдают все остальные.

Он поднялся с пола, достал из-за спины лютню и, сняв её с ремешка, сел на ковер против камина. Тучи опустились совсем низко, и в доме стало темно. Стром растопил камин, намереваясь пожарить в очаге хлеб, а Ева зажгла свечи. Стало тепло и уютно.

Сомбер настроил инструмент и начал наигрывать тихую нежную мелодию. За окном грянул ливень, барабаня по карнизам и крыше. Ева любила музыку Сомбера. Все эмоции, переданные лютне, отражались на лице музыканта, и Еве казалось, что так звучит он сам. Трудно было понять, как один и тот же человек мог так по-разному выглядеть. Удивительно непохожими были мимика и движения каждого брата, так же, как их голоса. Братьев словно сделали из разного теста, хотя они имели не просто одинаковую внешность, но гораздо больше: одно тело на троих.

Звуки лютни отражались от высокого потолка и стен, возвращаясь протяжным эхом со всех сторон. Ева слушала чарующие мелодии Сомбера, но мысли ее были не о музыке. Шут практически перестал с ней общаться именно тогда, когда ей показалось, что он тоже к ней неравнодушен. И теперь понимание того, что Килан предпочитает компанию других женщин тому, чтобы увидеть ее, Еву, причиняло ей боль. Ревность и обида жгли грудь. Ева повернулась лицом к стене, на которой висело большое зеркало, и посмотрела на себя. Что с ней не так? На девушку глядело ее отражение: большеглазое и бледное, с маленькой родинкой на правой щеке. Густые темно-рыжие волосы волнами падали на худые плечи, спрятанные под тонкий коричневый жилет на шнуровке, из-под которого выглядывала светлая рубаха. Темно-коричневые штаны завершали почти мальчишеский образ. Ева ненавидела платья, считая их неудобными и недостойными ее внимания. Она настолько боялась показаться слабой, что была уверена, будто одежда, похожая на мужскую, сделает ее внушительней и серьезней. Еще больше комплексов добавлял маленький рост — чуть больше полутора метров, и, чтобы казаться выше, Ева носила обувь на толстой подошве.