Зуг подошел ко мне и положил свою сухую, морщинистую руку мне на плечо. "Главное, Грогатар, – продолжал он, – не позволить жестокости поселиться в твоем сердце. Не стать подобным тем, кого ты уничтожил. Помни о том, ради чего ты это делаешь. Помни о том, что ты борешься за лучшее будущее для своего народа. И тогда, возможно, ты сможешь сохранить свою душу чистой."

Его слова упали на мою душу, как целебный бальзам. Они не прогнали полностью все мои сомнения, но они помогли мне увидеть свой путь в новом свете. Я понял, что не должен винить себя за смерть Гарзока и Брулга. Они были хищниками, угрожавшими всему клану. Но я также понял, что должен быть очень осторожен, чтобы не переступить черту, за которой борец за справедливость превращается в палача.

Путь, который я выбрал, был трудным и опасным. Но теперь я знал, что не одинок. У меня был мудрый наставник в лице Зуга, и у меня была цель, которая давала мне силы идти вперед. И я верил, что смогу достичь ее, не запятнав свою душу кровью невинных. Ведь я боролся не за власть и не за богатство, а за лучшее будущее для своего народа. И ради этого я был готов на всё.

Смерть Гарзока, Брулга и других орков, запятнавших себя особой жестокостью, не могла остаться незамеченной. Сначала это были лишь тихие перешептывания в темных углах лагеря, недоуменные взгляды, брошенные вскользь. Но постепенно слухи обрастали подробностями, превращаясь в жуткие истории, которые рассказывали друг другу у ночных костров.

Кто-то говорил, что на клан наложено проклятие за излишнюю жестокость по отношению к пленным. Другие утверждали, что это месть эльфийских духов, которые не могут смириться с гибелью своих сородичей. Третьи шептались о гневе духов предков, недовольных тем, что Кровавый Топор опозорил себя недостойными поступками.

Но большинство орков склонялось к более простому объяснению: случайность. Ведь и Гарзок, и Брулг были известны своей безрассудной храбростью (или глупостью, смотря с какой стороны посмотреть). Они не раз ходили по краю пропасти, и было неудивительно, что в конце концов судьба отвернулась от них.

Однако, несмотря на все эти разговоры и предположения, атмосфера в лагере начала меняться. Орки стали более осторожными, менее склонными к бессмысленной жестокости. Даже самые отъявленные головорезы старались не попадаться мне на глаза и вести себя тише воды, ниже травы.

Смерть Гарзока и Брулга показала, что даже самые сильные и опасные могут погибнуть в одно мгновение. Это было отрезвляющим уроком для всех остальных. Они почувствовали, что над ними нависла какая-то неведомая угроза, нечто такое, что не поддается объяснению и чему невозможно противостоять обычным оружием.

Это не был страх в привычном понимании этого слова. Орки не боялись смерти в бою. Но они боялись неведомого, того, что нельзя увидеть, потрогать, победить в честном поединке. И этот страх заставлял их задуматься о своем поведении, о том, правильно ли они живут.

Я видел эти перемены и понимал, что это только начало. Нельзя изменить сознание целого народа в одночасье. Но первый шаг уже был сделан. Орки начали сомневаться в незыблемости своих ценностей, в правильности того пути, по которому они шли столетиями.

Я понял, что перемены неизбежны. Нельзя вечно жить по законам силы и жестокости. Рано или поздно этот порочный круг должен быть разорван. И я был готов сделать все возможное, чтобы это произошло. Пусть даже ценой собственной жизни.

Ведь теперь у меня была цель, которая была выше моего личного благополучия. Я должен был изменить свой народ, пока он окончательно не погряз в крови и насилии. Это была трудная задача, но я верил, что она мне по плечу.