В отличие от консерватора, монархиста и черносотенца В.М. Пуришкевича, огульно-обвинительный уклон высказываний которого далек от объективной действительности, в современной исторической литературе встречаем более сдержанные и реалистичные суждения.

Во время Великого отступления русской армии риск встретить потенциального предателя среди этнических немцев в прифронтовой полосе, как полагает А.Н. Шубина, был наиболее высок[148]. Документально обосновывая свою версию, автор обращается к сообщению газеты «Новое время» от 2 февраля 1915 г., из которого следует, что «во время боевых действий в Полоцкой губернии разведывательные разъезды немцев действовали чрезвычайно эффективно, благодаря удачной шпионской службе колонистов, которые… указывали немцам безопасные дороги. С выселением же колонистов, удачи немецких разъездов сразу прекратились»[149].

Выводы:

1) Шпионаж с участием немцев-колонистов действительно был. Но имело ли данное уголовно-правовое явление столь грандиозные географические и количественные размеры, как это отмечено в редких трудах русских, советских и российских авторов? Судя по сообщениям разведки царского Генштаба, статданным об арестах иностранных шпионов в губерниях близ Санкт-Петербурга, Варшавы, Вильны, Киева и Одессы, а также руководствуясь результатами обследования периодической печати (полученными автором), можно утверждать, что (военных) преступников привлекали конкретные приграничные военные округа России (прежде всего, Варшавский военный округ). Настойчивый интерес противника к сравнительно узкой «прифронтовой полосе» объяснялся его планами непродолжительной наступательной и победоносной войны против восточного соседа. Претворение этого замысла было бы затруднительно без наличия развернутой оперативной агентуры на предполагаемом театре военных действий. Между тем, численность немецких колонистов, занятых в тактической разведке, была мизерной. Агенты не были объединены в преступные группы (шпионские сети) и их индивидуальные и эпизодичные разведывательные усилия не возымели большой пользы для Германии и не принесли ощутимого вреда военным (приграничным) интересам России.

Те из колонистов, которые были задержаны военными и административно-полицейскими властями за шпионаж, так и не сели на скамью подсудимых. Доказательств их преступной деятельности было недостаточно для вынесения обвинительных заключений и передачи собранных материалов в гражданские/военные суды. Надзор прокуратуры за соблюдением законности в работе следователей (и контроль со стороны руководителей жандармских управлений за своими подчиненными) был неуклонным. Из 122-х досудебных дел об иностранном шпионаже (в том числе немецком шпионаже), возбужденных в Варшавском генерал-губернаторстве с 1907 г. по 1 августа 1914 г. в среднем каждое шестое дело было прекращено за отсутствием веских оснований.

2) В отличие от установленных единичных фактов причастности к шпионажу со стороны немцев-колонистов, высказанное нами мнение об использовании их личной занятости и профессиональной активности в целях скрытного наблюдения за военно-производственными объектами, естественными преградами и железнодорожными магистралями стратегических участков обороны Российской империи носит гипотетический характер. Не более чем предположением является и возможность своевременного учета полученных сведений в тактике будущего реагирования германских и австрийских войск. Все это, как и редкие примеры сотрудничества колонистов-шпионов с авангардом немецкой армии, лишь косвенно подтверждает версию русской разведки (а вместе с ней и авторское мнение) о военно-политической опасности со стороны ряда немецких колонистов и указывает на направление дальнейшего научного поиска.