Оставшись одна, девушка в панике начала осматривать жутковатое мрачное пространство, в которое совсем не попадал дневной свет. В камере, кроме каменного ложа и отхожего места, более ничего не было, не считая небольшого оконца с решеткой, которое виднелось почти под потолком. Уже через пару минут Машенька обнаружила снующих по полу мышей. Это вызвало у девушки еще большую истерику, и она залезла с ногами на каменное ложе, которое было единственным возвышением в камере. На ее глаза вновь навернулись слезы, и она долго, тихо плакала, чувствуя, что не выдержит такого существования. Все ее печальные, безотрадные мысли отягощались еще и мучительными страданиями от того, что матушка так неожиданно скончалась, и она так и не успела попрощаться с нею. Более никто не приходил к девушке, и лишь пару раз, утром и вечером, за эти двое суток в камеру заглядывал надсмотрщик и приносил скудный запас еды, состоящий из хлеба, лука и ледяной воды. Машенька пыталась говорить с ним, желая узнать, как долго ей находиться в этом чудовищном каземате, и просила дать бумагу и чернила. Но худощавый и лысый солдат, не говоря ни слова, уходил и вновь запирал ее.

Потому в этот полуденный час голоса за дверью показались ей странными, так как все два дня, что она провела в тюрьме, было очень тихо, и лишь изредка доносился писк мышей, снующих под ногами, и шум завывающего снаружи ветра. Заскрипел засов, и Машенька, сцепив руки, с сильно бьющимся сердцем уставилась болезненным взором на входящих.

– Ваше сиятельство, проходите, она именно здесь, – раздался мужской голос, который Машенька вмиг узнала. В камеру вошла полная изысканная дама в дорогом рединготе и шляпке с вуалью, которая полностью скрывала лицо, и тот самый комендант крепости Глушков, который два дня назад встречал их у входа в крепость.

– Я бы хотела переговорить с госпожой Озеровой наедине, – бросила повелительно вошедшая дама.

– Да, конечно. Из всегдашнего расположения к вам, Екатерина Семеновна, – заискивающе начал комендант. Но дама властно приказала:

– Не надо имен!

– О, извините! Конечно, я оставлю вас наедине. Говорите. У вас есть четверть часа.

– Этого вполне достаточно, – согласилась княгиня.

Понятливо кивнув, Глушков быстро вышел и плотно закрыл за собой железную дверь. Оглядев дрожащую девушку в синем закрытом платье и в тонком рединготе, княгиня холодно осведомилась:

– Я пришла справиться о вашем здоровье, дорогуша.

Несчастно посмотрев на даму, Машенька наконец узнала ее даже под вуалью и тихо пролепетала:

– День добрый, Екатерина Семеновна, я здорова, но здесь жутко холодно.

– Да, я понимаю, это ведь тюрьма, – равнодушно заметила княгиня Д., брезгливо поморщившись, обвела взором камеру и спросила: – Вам что-нибудь надобно, милочка?

– Я хотела написать письмо, если это возможно. Мой надсмотрщик игнорирует мои просьбы.

– Вы собираетесь писать Григорию Петровичу? – спросила княгиня, и Маша, опешив от ее догадливости, кивнула. Княгиня недовольно произнесла. – Этого не следует делать.

– Но как же он узнает о моем теперешнем положении и о том, что я в…

– Он знает обо всем, – отрезала княгиня Д., перебив девушку.

– Знает? Но…

– Я вам сказала, милочка, что он знает обо всем, и не следует ему ничего писать, – жестко добавила Екатерина Семеновна, нахмурившись. – Письмо могут перехватить, получится грандиозный скандал, и пострадают многие люди. Вы же не хотите этого?

– Нет, – согласилась Маша, не понимая, к чему клонит княгиня. Девушка прекрасно знала, что княгиня Д. занимает приближенное, высокое положение при императрице, и ее влияние при дворе было очень велико. Девушка подумала, что, возможно, княгиня пришла, чтобы ей помочь. И, видимо, она обо всем знает, раз говорит о Чемесове и так уверена в своих словах.