Про прошлую жизнь с Миханом старались не говорить. Там воспоминания и боль были у каждого своя.
В очередной день, когда мы сидели уставшие и взмокшие после небольшой дуэли и попивали квасок, в дверь негромко но настойчиво постучали.
Напустив грозный вид (кузнец как – никак), Мишка шагнул к двери и гаркнул на местном, – Кого там леший притащил!? Чего надобно? После обеду приём, говорил же!
– Дядька Михан там ануна Янко анайлэ зовёт! – раздался с той стороны мальчишеский, писклявый голосок. – Конные приехали ко двору ихнему, видеть хотят ануна!
Меня в жар кинуло, а Мишка с выражением глаза вылупил, однако не сплоховал и так же зычно гаркнул:
– Беги скажи сейчас будет он. Заказ… его сиятельство примеряет!
Я грозно показал еле сдерживающему смешок земляку кулак.
«Ржёт с „титулованной“ особы! А у нас наметилось из грязи… да как бы не на тот свет!»
Мальчишка убежал обратно, в окне мелькнула русая, лохматая макушка посыльного.
– Ну, бывай паря! – Мишка приобнял как родного. Я дрогнувшей рукой пожал его лапу.
Если жив буду, то дам знать. Если что за меч – скажу выменял ты его у кого-то там. Узнают местные бароны что куёшь такое оружие – продыху не дадут, это факт. В книжках часто такое случалось. А могут и вовсе запретить.
– О'кей. – кивнул он на серьёзе. – Ну давай, ни пуха ни пера!
– К чёрту!
Когда подходил к дому немного подуспокоился видя как Фелани спокойно беседует с прибывшими. Точнее с двумя из них. Всего делегация насчитывала шесть человек. Все конные, при оружии и штандарте.
Четверо, сидели на лошадях, один из них держал продолговатый кусок ткани на шесте – стяг, на красном фоне которого видны силуэт большого дома с двумя башнями и меч пронзающий его насквозь сверху вниз, всё это на фоне чёрного нето камня, нето горы. Навершием меча служила маленькая корона чёрного цвета. Фелани так и описывала этот штандарт – это герб семьи Фортхай!
Ещё тройка лошадей стояла поотдаль: одна просто без всадника, и две навьюченные поклажей.
Четвёрка из прибывших сидели в сёдлах и осматривались кругом – явно по виду вояки бывалые, лица суровые, взгляды цепкие, сосредоточены. Трое средних лет мужики были, а четвёртый, со стягом, самым старым выглядел, но в седле держался гордо. Снаряжение на них было самое простое, как в нашем самом раннем средневековье у простых солдат захолустного барончика: потёртая кожаная броня, такого же не важного виду шлемы полукруглыми кастрюлями, короткие ножны тянули скорее на длинные кинжалы чем на полноценные мечи. У двоих были в руках ещё и копья.
А вот эти двое, беседовавшие с названой матерью, явно отличались от остальных. Оба носили отороченные мехом добротные доспехи с рисунками гравировок, хоть на мой взгляд и висьма грубой работы. Имелись у них и плащи с шерстяной окантовкой.
Не молодое лицо одного (лет пятьдесят на вид) обрамляла густая, почти полностью поседевшая, борода до груди. Седые, некогда русые (местами ещё сохранились остатки былой молодости) волосы мокрые от пота липли к жёсткому, скуластому лицу со слегка приплюснутым носом, широкими ноздрями и пристальным взором из под кустистых бровей тёмных глаз. Под мышкой он держал добротный шлем, а правая рука теребила рукоять уже серьёзного на вид меча. К седлу на лошади, которую он держал в поводу, приторочен серьёзный щит.
«Бравый дед, ты гляди ка. Наверняка меч не для красоты носит.»
Второй был помоложе лет на пятнадцать. С «козлиной» бородкой, усами смахивающими на стиль Эркюля Пуаро и надменным ликом. Держался гордо, плечи расправлены, ноги широко расставлены, руки сложены на груди. Аристократические черты лица правильной формы резко выделялись на фоне остальных. Но почти идеальное лицо портила тонкая полоска шрама идущая от переносицы и через всю левую щеку. Чёрные волосы явно были чем-то намазаны и поблёскивали на солнце.