У Сира не было не снеди, не гуляющей довольной собой усмешки. Он был тучен и держал потяжелевшую невзгодами голову понуро. Было засверкавший в полутьме улыбкой Гайт сразу напрягся и сдавил покрывала простыни пальцами, закусывая губу.

Он жил в небольшой почитай мансарде, которая предназначалась для прислуги. Одно окно, алькова для сна в стене, небольшой кованый рундук с тремя парами одежд, из которых он носил от силы две, так как одеяние для турниров была не к чему. Так же у него хранились доспехи сира и именитый меч, принадлежавших ещё отцу Джоаля, которым Тощий управлялся лучше, чем следовало бы человеку с его весом. И на много гоже, чем полагалось слуге аристократа.

Он как раз праздно возлежал с лучинкой, облачённый в свободную камизу, в вырубленной нише бурча под нос песенку, под одинокую лучину. Когда зашел усталый виконт, тот опамятовавшись, спрыгнув из альковов, он тут же поставил ему свой единственный трехпалый табурет, и ждал стоя в нарочитом благоговении, вытянувшись в струнку. Джоаль томно осмотрел блеклые стены в побелке, успевшие стать песочными из-за выцветания от лучей, что казались, не служили для прилива эмоций, но вместо этого, он ощутил, что даже такие цвета сомона стены, будут вызывать в нем прилив тоски и ностальгии.

Новоиспеченный сановник валко уселся и, невзирая на оруженосца, с тяжестью в голосе спросил напрямик.

– Припоминаешь, как мы хотели оказаться за стенами и повидать мир?

– Нет, – с растерянностью, но молниеносно отмочил тот, бледнее на осунувшемся и без того не знавшем полноты щуплом лике.

– Я вот тоже. Но тем и печальнее признавать, что это сим неизбежно.

Он, подняв омраченные голубые зеницы, оглядел своего слугу. Тот всегда был небрежно одет, субтильно тонок, а на голове у него был неизменный рыжий еж, который дыбом торчал в разные стороны, покуда щеки были испещрены рябой коркой рытвин вместе с крапинками веснушек, а тонкий нос аналогично облепил себя точечными следами крапинок. Голубые широкие глаза, не выдавали полноты переполнившего страха, не смотря на заявленную перспективу, и Джоаль нехотя продолжил.

– Все довольно прозаично. Король отдал мне наказ доставить благовестие в Лирру. И я исхожу завтра с первыми лучами. При мне в довесок эскорта неопытности, будут три солдата, и соответственно ты – мой верный оруженосец.

После саркастично вызволенных из гортани сих слов, на вытянутом лице вечно лелеявшего своего хозяина Гайта появилась непреодолимая жажда ухватить того за горло и придушить. Но он быстро подавил этот бесконтрольный позыв, вспоминая кем, обычно являются оруженосцы, и как их используют по назначению истинные рыцари и графы.

– Но отчего вы? – единственное, что проронил Тощий, смотря на своего сокрушенно поникшего сира. Тот лишь поднял аналогично голубоватые глаза с темноватыми бровями, и, скривив усы, безотрадно отозвался.

– Ну, однажды сие должно было приключиться…

Так и Гайт всецело постиг, что со спокойной жизнью пора кончать, и вливаться в реальный мир, и в свои отрубившие девятнадцать, он все же был вынужден вернуться к своему основному ремеслу, оставив в грезах, мечты увести под венец одну из служанок, и в будущем стать полноценном пажам виконта. Не авантажно, но ему бы со сторицей хватило.

– Ваш меч, у меня Сир, как и моя жизнь, – с внезапным приливом долга ремесла отозвался он, а за сиротливом окном как раз блеснула очередная ломанная молния, и залепетавший дождь, что застыл на время, продолжил свой натиск наступающей бури.

– Знать бы ещё, в чьи руки попадет моя жизнь, – заключил виконт, покачав бурой шевелюрой покосив острые скулы на крючья, державшие именитый меч в портупеи ножен, и покинул оруженосца, предварительно хлопнув его по вновь опавшему от заразной печали плечу.