– Увы, о нем моя память предательски пуста. Вероятно, он был родом из Лирры, – после небольшой растерянности, ей точно овладела искра язвительности и она, осклабившись продолжила более хищно. – Я слышала недавно, на востоке стряслись радикальные перемены, и многие иноземцы, получили, скажем,… не лучшее отношение вследствие своего этноса. Это так? И, к слову, коснулось ли этого того самого Юника?

Он слегка изменился в располагающем лице, и обвел по лбу змею на своем спущенном на плечо жезле, кой уже давно приковывал внимания свиты правителей. Но уже скоро чуточку заметные хмурые морщины на краях висков и век, разглаженно распрямились, а подведенные очи, искоса стрельнули.

– Мы ведь разумеем друг друга без избыточных слов? – вне обиняков отметил он, точно извернув себя наизнанку, примерев новое выражение и более тяжелый баритон в речи.

– Я догадываюсь, зачем вы здесь, и без окольных бесед, – подтвердила она его слова, опустив лазурные очи, разбавив речь свинцовой бременем, укусив свои щеки изнутри, дабы не покривиться, выдав подлинное расположение духа. Майза приняла в свой порт лишь один корабль, с которого и довелось украдкой узнать о перевороте и гибели тысяч сановников, торговцев, и нелюдей со своими семьями и нажитым имуществом. Или, переводя с государственного языка – Казна просела.

– Мне очень не по себе от выдавшейся трагедии, но Вамир видоизменяется, и нынешний Шах Акурам второй, не потерпит иных идеологий. Он сплачивает нас, и верой, и мировоззрением. Мне жаль, что от этого ненароком пострадали, многие жители Майзы, и всей Мидарении. – Он выждал, набрав воздуха, не отпуская от себя подсоленного укоризной взгляда королевы, которая, окончательно утратив чувство времени и пространства, отчего посторонний шум и звоны бокалов, с идиотским смехом молодых особ, желающей кокетливо показать себя перед очередным графов, ушел из внимания, растворившись, как капля крови в океане.

– Я крайне сожалею, что стал вестником таких безотрадных новостей, посему и взываю к вашему благоразумию, – продолжил он, на этот изменив тембр в сторону страдальческой апологии. Играл он свою роль отменно.

– Меня вот, что прельщает, – собралось с силами красноречие коронованной особы, готовившая яркое парирование. – Вы хладнокровно убили наших подданных, под наветом вашего Шаха, и теперь взываете к нашему благоразумию, касательно ваших купцов, и лавочников? Кто восполнит утрату перед: женами; детьми; родными и государством, каковому они в срок выплачивали одну десятую от своих нажитых доходов? Что может на это молвить ваш нынешний благородный, и безукоризненно справедливый Шах?

Оскорбительные в некотором роде желчные нападки, промелькнули мимо востро направленного внимания Зигава. Он, пропустив все точно ветре, лишь вобрав сперто напичканного чадом яств, вин, пота и воска воздух, да сжал поручень кресла, скорее для равновесия, чем от обуявших нервов.

– Я прибыл, с мирными побуждениями. Хочу урегулировать конфликт миром. Война не к чему, ни вам, не Вамиру, отчего я и прошу выдать нам людей, кие не повинны в смене государственной политики, о которой они сами давеча ни слуха не ведали, и не должны страдать, из-за чужих проступков.

Королева иронически оскалилась. Симал в метре от неё, растратил чувство реальности от пьянивших не хуже вина амбиций, и на ватных ногах удалился с потерявшей какие-либо виды пристойности в захлеб икающей служанкой. Многие аналогично постепенно покидали свои места, выбирая себе чету на ночь, а те, что оставались не могли поднять свои лица со столов, а у некоторых дам давно спускали подвески, поколе они невнятно бормотали свое неубедительное –