Святой орден с ведьмами не церемонится, если подозрение оправдается. Коли сомнения останутся, если я укажу в финальном отчёте, что двухэтажный особняк на окраине с белым знаком на фасаде превратился в гнездо зла, и лилии в его саду источают горький гнилой аромат, ведьму уничтожат. Несмотря на всю полезность её дара.

И особенного в мире станет меньше. Я позабочусь, чтобы так и было, если она виновна. Чтобы больше не творила зла, лишившего её тени. И меня тоже после того, как я убил Есению. Выжег магическим огнём не без помощи камней…

— Приехали, каноник, — кучер проворно спрыгнул с козлов и распахнул дверь. Никогда не кланялся, но в преданности Силеника я не сомневался. Вместе приехали из провинции — вместе обжились.

Он у меня многих слуг стоит, поэтому единственный и остался, если не считать пришлой полуслепой кухарки.

— Как приказано, остановился за квартал. Здесь никто не заметит, коляски инквизиции не редкость возле площади Трёх императоров.

— Будь готов.

Мы с Силеником прошли огонь и воду, но бдительности не утратили. И в лишних словах не нуждались.

Я кивнул и отправился неспешным шагом к кварталу Вишнёвых садов. Расположение удачное: и до дворца подать рукой, и место респектабельное, правда, от садов осталось только название, застройка больно плотная, не до вишен, но соседи — люди приятные и известные. Проверенные, при этом не прочь донести куда надо, чтобы убрать конкурента.

Вот и теперь над особняком номер два сгустились тучи. Инквизиция дважды к невиновным не наведывается, жён добропорядочных граждан не убивают. Разве такому можно доверить казну империи?

Отчасти поэтому я решил не привлекать внимания, но не только. Нежданный визит иногда оголяет душу свидетеля не хуже исповеди.

— Я ждал вас, каноник, — граф Лонгрен был мужчиной видным, большим во всех смыслах. Значительным с манерами ленивого кота, понимающего, что сметану на него не пожалеют, а по первому писку его будет ждать отборный кусок говяжьей вырезки.

Холёный, чисто выбритый подбородок, руки с тонкими пальцами, лишёнными перстней, одетый с элегантной простотой даже дома, он двигался с удивительной грацией, более подходящей женщине и говорил вкрадчиво, но твёрдо. В глаза смотрел прямо, отвечал на вопросы так, будто заранее был к ним готов.

— Простите, каноник, у нас траур, я могу быть рассеянным. Когда тело моей несчастной супруги будет готово для похорон?

Он принял меня в кабинете, обитым красным бархатом, будто декорация в императорском театре. Здесь всё было слишком роскошно, чтобы спокойно работать.

— Послезавтра.

— Я понимаю. Что вы хотели спросить? Духовник всё уже пояснил. Мы жили хорошо, в ладу, что сейчас большая редкость.

— Она любила вас.

— Я её тоже. И уважал безмерно, хотя она, знаете, не из древнего рода. Жаль, детей у нас так и не было. Надеюсь, что это не моя вина.

Мы сидели напротив друг друга и вели беседу, и в каждом слове графа я слышал ложь. Настолько удобную, привычную, и всё же она не сидела на нём, как платье с чужого плеча. Мешала жить, сковывала по рукам и ногам, а истина прорывалась сквозь неё судорогами возле безвольного рта и морщинами на мясистой переносице.

Вот и сейчас он явно сказал больше, чем собирался. Вероятно, уже нашёл покойной замену, вот и спешил оформить дела, чтобы с полным правом по истечении траура заняться приготовлениями к свадьбе.

— Ваша супруга интересовалась магией? Той, что не поощряет церковь. Я не обвиняю вас или кого-нибудь в этом доме, но это важно для поисков зла.

— Понимаю.

Он слишком многое понимал, но ничего не хотел менять.

— Юстана обожала шарлатанов. Я говорил с ней, родители ей писали, подруги предостерегали, но она была одержима, простите, каноник, это фигурально, идеей, что только в природной магии спасение женщины. Мол, Бог глух к мольбам женщин, он всегда на стороне мужчин, а природные силы помогают несчастным.