Мила улыбнулась, но её улыбка была горькой.

– Ты говоришь так, будто можешь остановить червей или смерть, – сказала она, но в её голосе звучала не насмешка, а нежность.

– Я не могу, – признал Данила, качая головой. – Но я могу бороться. Ради тебя. Ради нас. Думаю, это лучшее, что я могу сделать.

Она долго смотрела на него. В её глазах мелькнула тень уважения, смешанная с болью и тем страхом, который она так тщательно скрывала. Наконец, она снова откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Ты знаешь, что делаешь, Даня? – спросила она, её голос стал тише, почти шёпотом.

Он тоже лёг обратно, устремив уверенный взгляд в потолок.

– Нет, – честно ответил он. – Но я разберусь.

Мила ничего не ответила, но её рука осталась в его ладони. Её тепло проникало в него, укрепляя ту уверенность, которой ему так не хватало.

Тишина заполнила пространство, но на этот раз она была другой. Это была тишина, которая не пугала, а утешала. Тишина, в которой они оба нашли островок покоя в разрушающемся мире.

Данила проснулся первым. Пахло сыростью дома, давно забытого хозяевами. Затхлый запах смешивался с едва уловимой горечью тления. В пустом доме любой звук, будь то шорох одежды или скрип половиц, казался оглушительным. Данила медленно встал, стараясь не разбудить Милу. Её тихое, ровное дыхание говорило о том, что она всё ещё спит.

Он подошёл к окну, осторожно отодвигая занавеску. Улицу окутывал густой утренний туман, и в этом сером мареве все детали казались размытыми. Но даже через мутное стекло он заметил, что за ночь что-то изменилось. Разбитые машины, покосившиеся столбы и остовы старых вывесок больше не вызывали тревоги – это стало обыденным. Его взгляд зацепился за странные пятна на асфальте. Тёмные, влажные, они расходились неровными узорами, словно кто-то вытянул их изнутри земли.

Пятна странно поблёскивали на свету, а потом шипели, испаряясь. Это было едва заметно, но Данила стоял так близко, что не мог не заметить, как от пятен поднимается лёгкий дымок. По краям пятна выглядели разъеденными, как будто кислотой. Сердце начало биться чаще. Он внимательно осмотрел землю перед домом. Тонкие трещины, словно щупальца, расходились из каждого пятна, проникая вглубь земли.

На миг он отступил от окна, вытирая запотевшее стекло рукавом. Густой свет оседал на подоконнике, словно пытаясь проникнуть вглубь комнаты. Ему вдруг захотелось проверить, остались ли на асфальте следы от его собственных шагов, которые он делал ещё вчера. Но глаза привлекла новая странность.

На соседнем доме, прямо над покосившимся козырьком подъезда, что-то блестело. Узкая полоска, тянущаяся вдоль стены, мерцала и пульсировала. Данила прищурился, стараясь разглядеть, что это.

Свет отражался от тонкого слоя слизи, будто вытекшей из гигантской раны. Полоска подрагивала, словно дышала, и это зрелище вызвало у него подспудный ужас. Ладони взмокли. Вчера на этом месте ничего не было. И теперь уже не оставалось сомнений: они здесь.

"Они стали активнее," – подумал он, и внутренний голос словно сказал это вслух. Он отошёл от окна, прислонился к стене и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Глубокий вдох наполнил лёгкие застоявшимся воздухом, который вдруг показался ему осязаемым, как густая паутина.

Комната, в которой они укрывались, больше не казалась безопасной. Баррикады на окнах и двери, ещё вчера внушавшие уверенность, сегодня выглядели так, будто могли рухнуть от одного сильного удара. Данила осмотрел их, стараясь убедить себя, что всё в порядке. Доски на окнах были на месте, самодельные укрепления у двери держались крепко. Но этого чувства хватало лишь на миг. За каждым скрипом он слышал что-то ещё: шорох, приглушённый звук или еле уловимый гул, который, казалось, раздавался прямо из-под земли.