– А теперь все то же самое, только идешь очень плавно и очень медленно, давай, найдись.

 – Что это еще за «найдись»?

 – А то, что по тебе за милю видно, эта девушка не в себе, и движения у нее юркие, как у ящерицы, и бескровные, как у игуаны.

 – Что я могу поделать, если такая у меня природа.

 – Найдись и двигайся плавно, – требовал мистер латино.

Ничего ей не оставалось, как собрать жалкие осадки воспитания и, стянув губы десятком морских узлов, плавно и медленно плыть по городу, почти не слушая от напряжения шум и раздумывая, к чему это.

Уаскаро предпочитал кофейни с мягкими креслами, чтобы, устроившись поудобнее, крошить пирожные и рассказывать. Инка застывала в недоумении, а ее рука с ложкой останавливалась на полпути ко рту. Чашка эспрессо не скоро становилась пустой, кофе тянулось плавно и медленно, да и само время, заслушавшись, замирало.

Когда я только-только переехал в Москву, еще не знал язык и старался сблизиться с городом, мне нужен был один человек, ради него я и приехал сюда. Мои перуанские друзья так заинтриговали рассказами о нем, что, оказавшись в Москве, я не пошел бродить к Красной площади, а в тот же вечер постарался его отыскать и назначить встречу. Но это оказалось не так-то просто. Живет он где-то нелегально, пришлось звонить его знакомым и, объясняясь через переводчика, надеяться на то, что они передадут.

Мы назначили встречу в небольшом ресторане, человек опаздывал, сначала я ожидал, что с минуту на минуту появится мужчина средних лет, в очках, бывший учитель или что-то в этом роде. Я ждал довольно долго, потом мое внимание привлекла сценка: в кафе ввалился дед в старом пыльном тулупе и шапке-ушанке. Дед вел себя вызывающе, подходил к каждому столику, наклонялся и всматривался в лица сидящих. Когда очередь дошла до меня, он наклонился к моему лицу, окурил огненным запахом и жутковатым, глухим голосом хрипнул:

 – Ты Аскар, я тебя ищу. Я тебя нашел, можешь звать меня просто дядя Вася.

Так я узнал, что этот дед и есть тот самый человек, легенды о котором, как стая перелетных птиц, мечутся по всей земле.

Когда я это понял, то подумал, что чем-то не угодил своим перуанским друзьям и они подсунули мне бродягу.

Я постарался не показывать виду, что скис, заказал пасту, чай и пирожные, чтоб, раз уж так случилось, хотя бы угостить человека и выслушать его, не зря же и он спешил ко мне через весь город, платил за проезд и наверняка отложил какие-нибудь насущные дела.

Он представлял собой существо запуганное, дикое, истощенное, как засыхающий кукурузный початок. Озирался по сторонам и не решался заваривать чай, хитро наблюдая, как это делают вокруг. Я не хотел видеть его мучений и заварил чай ему и себе. Наконец он немного попривык к шуму ресторанчика и нерешительно, робко разговорился.

Тогда, с помощью переводчика, я узнал о нем кое-что. Оказалось, он – бывший водитель автобуса, а теперь – бездельник, но при любой возможности готов оказать мыслимые и немыслимые услуги кому угодно, лишь бы пополнить (как я бы сказал) запас бутылок в своем баре, в его понимании это выглядит так: на глазах у всех поскорей перелить содержимое бутылок себе внутрь. Когда он рассказывал немудреную историю своей жизни: об автобусах, об их маршрутах, об авариях, – я заслушался. Дыхание его было такое густое, тяжелое, что казалось, чиркни зажигалкой – из беззубой пасти метнется столб огня, и такая горелка будет вечно светить, ведь дядя Вася солидно пропитался спиртным. Я сначала предложил ему просто денег, чтобы он ушел не с пустыми руками. Но он наотрез отказался, и я дал ему работу. Было неудобно сказать ему в лицо: «Знаете, я тут ждал мужчину еще не седого, в очках, с большинством зубов, с белой кожей, ради которого летел над океаном с одного материка на другой, но появились вы, и идите-ка гуляйте дальше».