В роскошном широком коридоре верхнего этажа никого не было. Я подошла к номеру с золотой короной и золотой табличкой «королевский пентхаус» и громко и решительно постучала, в стиле «Я шериф и знаю, это ты ограбил поезд прошлым утром. И я намерен получить вознаграждение за твою голову и забрать золото, которое ты украл у добрых граждан и у банка».

Хотя я, совсем наоборот, собиралась вернуть ему… ох, почти двадцать тысяч долларов! Но, несмотря на мои столь прекрасные намерения, дверь никто не открыл.

Я оглянулась и, так как в коридоре никого не было, украдкой пнула в дверь ногой. Черт, так можно и краску с кроссовок сбить. Хотя я же все равно завтра собиралась обновить свой обувной парк. Я пнула еще, и посильнее.

Приложила ухо к двери. Тишина. Еще бы. Эти пентхаусы такие большие, как дворцы. И вряд ли от двери услышишь, как где-нибудь на другом конце апартаментов человек тихонько дышит и не хочет мне открывать.

Вот досада! Как же его оттуда выковырять? А, вспомнила. Я еще раз постучала, теперь уже вежливо, и сказала, как говорят в кино:

– Обслуживание номеров.

Но, боюсь, он не поверит, что горничная сначала проверяет дверь на прочность ногами.

Может, надо было просто сказать ему правду?

– Мистер Олимпус, это Алисия Кроуль, я привезла вашего сына.

В это время из лифта выходил мужчина средних лет, в лососевом галстуке. Он сказал:

– Напрасно стучите, мадам, мистер Олимпус ужинает на балконе в здешнем ресторане. Я только что оттуда.

– Спасибо, – сказала я обрадованно. Уж в ресторане-то он от меня никуда не спрячется. Разве что залезет под стол. – А где это?

– Двенадцатый этаж, – ответил мужчина, подходя. – Так это его сын? Простите, я слышал, что вы говорили в дверь.

– Да, – ответила я кратко и пошла к лифту.

Нажала кнопку. Петер уже не показывал зеркалу язык, а вертел в руках золотой с большим розовым камнем зажим для галстука.

– Петер! – сказала я. Ну как же объяснить этому несмышленышу, что все вещи кому-то принадлежат и нельзя забирать себе все, что ни попадется на глаза! К сожалению, нельзя.

Мы вышли из лифта и оказались прямо в ресторане. Пролагая самую краткую траекторию среди стаи столиков, я направилась к распахнутым дверям, ведущим на балкон.

Едва ступив на него, я увидела мистера Олимпуса. Он сидел чуть в отдалении, за столиком у самых перил, и что-то читал в ноутбуке. Одновременно он бормотал себе под нос, отчего гладкие каштановые усы его двигались вверх-вниз.

Петер тоже его увидел. Зажим исчез из его ладошек и вдруг из ниоткуда упал на клавиатуру компьютера мистера Олимпуса. Тот вздрогнул, поднял на нас глаза и нахмурился. Потом произвел какое-то неуловимое движение над салфеткой, как будто крошки смахнул. И пока я делала два шага в его сторону, он наклонился, достал из стоящего рядом портфеля какие-то сандалии и переобулся в них – все это в одно мгновенье.

Предчувствуя подвох, я бросилась к пройдохе Гермесу со всех ног, но он уже встал прямо на стол, ноутбук зажал под мышкой – в другой руке болтались ботинки, схваченные за шнурки, – и в следующее мгновенье легко оттолкнулся от тарелок и взлетел в воздух. На сандалиях его трепыхались белые крылышки.

Дама за ближайшим столиком пронесла на вилке кусок мимо рта и размазала им соус по щеке. Мужчина, сидевший напротив нее, а потому спиной к воспарившему Гермесу, округлил глаза только на ее неуклюжесть и бросился вытирать ей лицо салфеткой.

Когда я наконец оказалась у столика, Олимпус уже летел вдаль, красиво, застыв в позе «ласточка», как какая-нибудь гимнастка. Он удалялся и мельчал, вот уже его светлый силуэт стало едва видно в темноте. Я бросилась к ближайшему телескопу, прикрепленному к перилам (благо никто не отреагировал быстрее и не занял его). Силуэт облетел статую Свободы по кругу и исчез в вечернем тумане, сгустившемся над гаванью.