С течением времени проклятие постепенно забылось, хотя достопамятная смерть ведьмы на костре, похоже, так и осталась наиболее примечательным событием в истории города. Долгие масслетия2 Дуннорэ-понт словно пребывал в спячке, апатично наблюдая, как мимо проходит жизнь. Одна группа любителей поговорить на данную тему придерживалась той точки зрения, будто причиной низкой рождаемости являются идущие от местных болот и многочисленных торфяников гнилостные испарения; другие – большей частью приезжие и обитатели соседних графств – едва ли не с пеной у рта доказывали, что причиной всему – кровосмесительные связи, которыми опутан город – они-то и являются подлинной причиной вырождения дуннорэ-понтцев. Так или иначе, но первый паровоз, притащивший в город два полупустых вагона с рабочими и пожелавшим отпраздновать завершение строительства новой ветки руководством компании, встретило едва ли не такое же количество горожан.

Вопреки пустым надеждам на то, что железная дорога оживит здешний быт, произошло обратное: значительная часть молодёжи уехала из города, причём, как поговаривали злые языки, многие сделали это с тем самым первым поездом. Впоследствии, правда, когда в соседнем графстве обнаружили нефть, округа наполнилась старателями, надеявшимися разбогатеть. Большинство из них, окончательно разорившись в ходе бесплодных поисков, осталось здесь жить, благо в Дуннорэ-понт всегда рады новым людям. Именно благодаря этим, наполненным кипучей энергией неудачникам, численность населения вновь начала расти, превысив гросс3 человек – совсем как в те дни, когда горевшая на медленном огне ведьма изрекла слова, обрёкшие местных жителей на медленное вымирание.

Когда в ратуше – старинном двухэтажном строении с каменными, скреплёнными деревянным каркасом стенами – сверили свои книги с приходскими, работники канцелярии сразу же подметили две идентичных цифры – 1728. Число это, дуаз4, возведённый в третью степень, или гросс, не могло не вызвать суеверного страха. Переглянувшись, оба клерка, словно сговорившись, одновременно коснулись шеи, а потом лба скрещёнными пальцами обеих рук в жесте, призванном отпугивать духов.

Казалось, будущее сулило городу сплошные беды и страшные неприятности – и в последовавшие за этой сценой недели произошёл ряд событий, принудивших тех, кто знал о жутком совпадении, не раз и не два помолиться за благополучное завершение года. Ходили глухие слухи о море, постигшем скот местного богача Винна да Дуннорэ-понт, наследника лендлорда, выжившего отсюда большую часть населения, включая обедневшего графа.

Те, кто бывал в лесу, поговаривали о ночных плясках и песнях вокруг каменных алтарей в разрушенных святилищах, в которых участвовали нечеловеческие создания, но рассказы эти, изложенные завсегдатаями местных таверн за третьей кружкой эля, не вызывали доверия.

Наконец, над одной из заброшенных ферм, принадлежащей Винну да Дуннорэ-понт, но игнорируемой даже его скотом, разразилась страшная буря с градом, уничтожившим всю растительность. Вспышки молний, бросавшие непривычные красноватые отблески и отличавшиеся неестественной, подчас горизонтальной или спиральной траекторией, привлекли внимание редактора местной газеты.

Сей уважаемый джентльмен, единственный к тому же репортёр принадлежащего ему издания Дитнол Норс, даже посвятил описанию бури заметку – и отправил в одну из столичных газет, где также подвизался корреспондентом, телеграмму соответствующего содержания. Гонорар, неожиданно щедрый, заставил его насторожиться, однако, пожав плечами, Норс безмятежно обналичил перевод и, насвистывая себе под нос популярную мелодию, уже собрался было в одну из трёх местных таверн. Там он обычно черпал львиную долю материала для следующего номера – и оставлял далеко не меньшую по размеру часть своего скромного заработка.