Мать поселилась с ним в особняке недалеко от Марк-ан-Барёля, и в первое время звала меня в гости. Я нехотя приходил, испытывая странную неловкость при виде золочёных крылатых статуй в холле, расписных стен, стилизованных под средневековые фрески и вышколенной прислуги, готовой исполнить любое желание. Видел матово-белые электронные двери, веер из огромных павлиньих перьев на подставке в гостиной и холодный пол, застеленный узорчатыми коврами. На настенных полках стояли расписные тарелки, которые мать делала из глины, уйдя с головой в керамику.

Ко мне тут же спешила Магда – одна из служанок в безукоризненном сером платье и в перчатках. Я отдавал ей свою изорванную пыльную кепку, которую она быстро приводила в порядок. Ставил свою стоптанную обувь на полку рядом с роскошными туфлями матери из тюленьей кожи. Брал предложенный Магдой стакан лимонада и капсулу с микро-пирожными. Любой мальчишка на моём месте был бы в восторге от сладостей, но я, привыкший к пище простых работяг, оставлял лакомства нетронутыми.

Мы с матерью выходили на террасу, с которой открывался вид на белоснежную церковь Святого Викентия, стоявшую в нашем городе ещё с шестнадцатого века. Садились на лёгкие ротанговые кресла и некоторое время молчали, не зная, о чём поговорить. Вдалеке в клубах пыли и смога таяли высотки из модифицированного камня с мерцающей подсветкой. Над ними кружило вороньё, привлекаемое загородными свалками на месте вырубленного леса. Рядом только начали строиться компрессионные заводы по переработке мусора. Я поёжился, подумав о том, что каждый день мать видела картину упадка и борьбы за выживание.

– Как отец? – наконец спрашивала она, стараясь придать своему дрожащему голосу безразличный тон. Тёмно-русые волосы кольцами спускались к плечам, обрамляя всегда задумчивое лицо с полными губами и острым подбородком. На шее поблёскивала простая золотая цепочка.

– В порядке. Ему некогда скучать по тебе, – небрежно бросал я, ощущая внутри растущее чувство неловкости. Светлые, почти невесомые, шторы колыхались между тонкими ажурными колоннами, вселяя смутную тревогу. Пасмурное небо заметно темнело над высотками, обещая грозу.

– Главное, что он здоров, – на глазах матери неизменно наворачивались слёзы. – И он будет счастливым. Обязательно будет.

– В этом уже нет твоей заслуги, – ворчал я, подавляя желание развернуться и уйти. Вот-вот должен прийти Ринальди, и мне не хотелось встретиться с этим напыщенным индюком в безукоризненном костюме.

– Когда-нибудь ты поймёшь меня, Марк, – мать судорожно вздохнула, и обхватила себя за хрупкие плечи, на которые был наброшен цветастый шёлковый халат поверх лёгкого длинного платья. Вдалеке загрохотал гром, и резкий порыв ветра бросил в лицо клубы пыли. На мгновение я зажмурился.

– Отец работает за двоих, лишь бы не думать о тебе, – выпалил я и утёрся краем рукава. – А когда заканчивается смена, то он накачивается дешёвым пойлом, чтобы скорее забыться сном. Но даже во сне порой бормочет твоё имя! И всё ради чего? Чтобы ты стала игрушкой в руках этого ублюдка?

– Марк! – мать в ужасе отшатнулась. – Не смей так называть Бертольда! Он хочет помочь тебе с образованием. Он так переживает за тебя! Боится, что ты попадёшь в дурную компанию…

– Не нужно мне никакое образование, – отмахнулся я. – Пусть твой Бертольд катится к дьяволу. Боится, что я попаду в дурную компанию? Да я сам – дурная компания! И нам с отцом ничего не надо. Сами справимся!

Я не мог больше оставаться в этом стерильном роскошном доме. Не мог дышать одним воздухом с женщиной, бросившей моего отца. С женщиной, выбравшей богатство, а не верность. С женщиной, боготворившей этого скупщика краденого. Ведь все знали, чем на самом деле занимался Ринальди! Все знали о его тёмных связях, включая чёрных археологов, мародёров, бандитские группировки и даже военных.