Крайчина одинаково любила княгиню Брунсвицкую и Анну, но сейчас не могла быть с последней и только письмами они сносились друг с дружкой. Обещала, однако, приехать. Была это женщина деятельная, живая, любящая занятие, благородного характера, а прежде всего, ненавидящая отдых. Ей было необходимо постоянно что-то писать, о чём-то стараться, что-то знать, чего никто не догадался.

Готова была подвергать себя опасности, работать, ездить, лишь бы не скучать от отдыха и безделья.

Крайчина была в сердце Анны единственной, а хотя рядом с ней стояли пани Элжбета Свидницкая и Элжбета из Гульчева Брудзевская, вдова лучицкого воеводы, и Зося Ласка, дочка воеводы серадского, ни одна из них не могла равняться крайчиной.

Брудзевская, немолодая, немного уже обременённая возрастом, не могла так активно служить принцессе, как хотела бы, Свидницкая не была свободной из-за семьи; Зося Ласка слишком молодая, чтобы, кроме веселья, улыбки и слова утешения, могла бы сюда что принести.

И все эти рассеянные подруги нескоро обещались прибыть, чтобы оживить одиночество Анны и разделить судьбу. Поэтому за всё утешение, как единственную наперсницу, имела Досю Заглобянку, которую воспитала, к которой привязалась, как к ребёнку.

Было это создание уникальное, разумное, храброе, готовое для Анны на всё, но, несмотря на безмерную энергию и хитрость, она могла не много; пожалуй, в доме и когда дело было о защите от Жалинской.

Вместо Матиаша Жалинского, Анна её использовала для писем, когда их не могла писать сама, ею пользовалась, желая сохранить в чём-то тайну. Дося умела её развлечь, прибавить мужества, предотвратить постоянные нападения охмистрины, избавить от её сына и т. п.

Матиаш, парень как секирой вытесанный, придворный испорченностью, но не умом, так как был тупым, хотя много мнил о себе, не мог ежедневно видеть и неустанно тереться о Заглобянку, не увлёкшись её необыкновенной красотой.

Вздыхал по ней, равно с многими другими, имея больше, чем иные, ловкости рекомендовать себя, но все его старания, усилия, улыбки не смогли умилостивить девушку, для которой он был слишком ограниченным.

Она использовала его, но приближаться к себе не позволяла.

Напрасно мать, которая имела к нему слабость, старалась его поддерживать. Дося ухаживания обращала в смех.

– Всем известно, – говорила она Жалинской, – что я подкидыш, которого никто не хочет признать, замуж идти не думаю, по той причине, что муж меня мог бы упрекать, что я ему ничего, даже честного шляхетского имени не принесла!

Жалинская рассчитывала, однако, на своё могущество, влияние на Анну, её посредничество и сиротство Доси. По причине сына она также не выступала так против неё, как могла бы не раз, находя её помехой.

Заглобянка не переносила Жалинской, ясно видя её намерения в отношении принцессы. Не таилась с ними охмистрина, говорила открыто.

– Ей около пятидесяти лет, ей снится, что она ещё замуж может выйти. Зачем ей это. Возьмёт после брата достаточно денег, обеспечат её паны, дадут землю или в Мазовии, или где-нибудь ещё и будет Господа Бога славить, а мы при ней спокойно наслаждаться жизнью.

Я для неё сына охмистром воспитала, я и он, лишь бы глупых побуждений не слушала, нас хватит, чтобы всё в порядке держать.

Теперь со смертью короля всё так складывалось, что Жалинская начинала быть неспокойной. Слышала вокруг говорящих о том, что на случай его смерти, когда будут выбирать нового короля, наверняка, Анну рекомендуют как жену.

Жалинская не боялась удаления, хорошо зная сердце пани, но предвидела, что и сын, и она должны были отойти в сторону и уже так контролировать её не могли бы, как она себе планировала.