Роскошная архитектура колониальной эпохи резко контрастировала с неприглядными домами и хибарами, в которых, казалось, невозможно жить, но там копошились люди, десятки и сотни людей, что напоминало муравейник, но в этом муравейнике не было системы, как тогда казалось Штайбергу. Элегантно одетые бенгальские аристократы, надменные англичане, грозные сикхи с тюрбанами на голове и шныряющие подозрительные фигуры продающие гашиш и опий, сутенеры всех мастей, предлагающие всевозможные сексуальные услуги.

Реклама проституток, развешанная во всех местах на дешевых лоскутах бумаги, лениво шатающиеся коровы и козы, блокирующие движение на улицах, довершали картину утра в бывшей столице колониальной Индии.

Штайберг быстрым шагом пробирался сквозь толпу индусов, пытаясь сохранить спокойствие, порой работая локтями и громким голосом, расчищая себе дорогу. Но тумаки и грубые окрики немца не смущали прохожих, они улыбались в ответ на его попытки пробиться сквозь толпу.

– Сахиб, купи… – слышалось отовсюду, куда не обращал свой взгляд немец. Пару фраз на хинди он все же успел выучить, да по тону и поведению торгующих разным барахлом индусов, было и так все понятно.

Настроение Штайберга, и так не важное, испортилось окончательно. Номера домов не были указаны, спросить, где находится зеленый дом с мезонином, было не у кого. Описание жилища Генриха Розенберга у него, конечно, было, но как в этом хаосе вообще что-то можно найти? И тут его взгляд упал на европейца, который покупал у индуса пряности. Стройный мужчина средних лет, слегка лысоват, одет немного небрежно, но все выдавало в нем военного. Выправка, четкая речь вперемешку с нецензурной бранью свойственной только военным. Они торговались, и европеец часто неприлично выражался, размахивал руками, видимо цена покупки его не устраивала. Одна его рука плохо слушалась, и он время от времени прижимал ее к груди. Может Штайберг и прошел бы мимо, если бы этот незнакомец не употреблял ругательства на немецком языке вперемешку с хинди.

Немец подошел поближе и присмотрелся к спорящей паре. Видимо европейцу удалось отторговать несколько рупий, и он довольно укладывал покупки в сумку.

– Добрый день, – окликнул незнакомца Штайберг на немецком, – сегодня чудесная погода, не правда ли?

Мужчина резко остановился и пристально посмотрел на немца. Во взгляде читался интерес, на лице играла улыбка.

– Чем могу помочь? – спросил европеец на Берлинском диалекте.

Берлинский сложно назвать диалектом в обычном смысле, так как он представляет собой смесь нескольких различных диалектов, образовавших этот городской язык. И как же был рад услышать этот ни с чем несравнимый язык родного города Штайберг.

– Я ищу своего старого знакомого, он живет на этой улице, но тут нигде не указаны номера домов, и мне трудно сориентироваться в какую сторону идти,– голос немца звучал радостно. Встретить соотечественника в такой глуши, да еще из Берлина, что может быть лучше.

– Что немец делает в этой дыре, если он не на службе, конечно? – саркастически улыбнулся незнакомец. – А вы, как я погляжу, именно на службе.

– С чего вы взяли? – опешил Штайберг, – мне действительно надо передать письмо из Берлина для приятеля, тем более, что я спешу, наша экспедиция скоро покинет этот город.

– Вы участник экспедиции господина Шеффера? – удивился обладатель Берлинского акцента.

– Да, так и есть, – ответил немец, слегка смутившись, – но как вы догадались?

– А что тут удивительного? Не так много событий происходит в этом городе такого масштаба. Англичане покидают эти края, теряют позиции и влияние. Калькутта пустеет, не то чтобы стало меньше жителей, но гораздо меньше европейцев. Столица теперь в Дели, а у нас запустение, хотя жизнь продолжается. Ну, о вашей экспедиции пишут газеты, сплетничают в местных ресторанах и собраниях.