– Мне об этом сказала одна проститутка в отеле «Кхаджурахо», он там снимал номер в прошлом году.

– А вы? – спросил он. – Вы тоже сняли там номер?

– Переночевал минувшую ночь, но завтра съеду, стараюсь, если есть такая возможность, не находиться в одном и том же отеле больше одной ночи.

– Почему? – спросил доктор с подозрением. Он смотрел на меня поверх очков, держа в руках кипу бумаг.

– Потому что так повелось, – сказал я. – Я люблю каждый раз ночевать в новом месте, со мной всего лишь этот маленький чемоданчик.

– Уже решили, где будете ночевать завтра?

– Еще нет, – сказал я. – Думаю, мне хочется остановиться в комфортном отеле, может, даже в пятизвездочном люксе.

– Тогда вам подойдет «Тадж-Махал», – сказал он, – это самая роскошная гостиница в Азии.

– Возможно, это неплохая мысль, – ответил я.

Доктор погрузил руки в корыто с бумагами.

– Сколько людей, – сказал он. Он присел на краешке корыта, чтобы протереть очки. Потом стал тереть носовым платком глаза, то ли уставшие, то ли слезившиеся от пыли. – Пыль, – сказал он.

– От бумаг? – спросил я.

Доктор опустил глаза, повернулся ко мне спиной.

– От бумаг, – сказал он, – от людей.

Издалека донесся железный грохот, словно бочка катилась по лестнице.

– Короче говоря, его нет, – сказал доктор и швырнул в корыто всю охапку бумаги. – Думаю, бесполезное дело искать его среди этих имен.

Я инстинктивно поднялся. Пора откланиваться, подумал я, он недвусмысленно дает понять, чтобы я проваливал. Но он, похоже, этого не заметил, подошел к металлическому шкафчику, в былые времена окрашенному белой краской, порылся в нем, достал лекарства, которые быстро рассовал по карманам халата. Мне показалось, что он берет все, что попадается под руку, не разбирая.

– Если он еще здесь, единственный шанс отыскать его – это отправиться поискать, – сказал доктор, – у меня сейчас вечерний обход, если хотите, можете последовать за мной. – Он направился к двери и открыл ее. – Я сделаю сегодня полный обход, шире обычного, но, возможно, вы не считаете нужным идти со мной.

Я встал и отправился за ним.

– Я считаю нужным, – сказал я. – Можно мне захватить с собой чемоданчик?

Вестибюль, в который выходила дверь, был восьмиугольным, в каждой стене открывалась дверь в коридор. Тут была свалка больничной одежды, мешков и застиранных простыней. На некоторых были видны коричневые и фиолетовые пятна. Мы пошли по коридору сразу направо. Над входом в него висела табличка с красными буквами на хинди, несколько букв отвалились, оставив после себя отчетливый след.

– Не прикасайтесь здесь ни к чему, – сказал доктор, – и не подходите близко к больным. Вы, европейцы, народ хрупкий.

Коридор был очень длинным, выкрашенным в скучный голубоватый цвет. Пол казался черным от тараканов, хрустевших под нашими подметками, хотя мы их старались обходить.

– Мы их травим, – сказал доктор, – а через месяц появляются новые, в стенах отложены их личинки, эту больницу следовало бы снести.

Коридор заканчивался в новом вестибюле, точь-в-точь как главный, но разделенный шторой, не столь просторный и неосвещенный.

– Чем занимался мистер Джаната-Пинто? – спросил он, откидывая штору.

Я подумал было сказать: «Он был синхронным переводчиком», что я, вероятно, и должен был сказать. Вместо этого я ответил: «Он писал рассказы».

– Вот как, – сказал он. – Осторожно, здесь ступенька. И о чем в них шла речь?

– Ну в общем, – сказал я, – не знаю, как поточнее выразиться, в них говорилось о том, что́ не получилось, об ошибках; в одном, например, рассказывалось о человеке, который всю жизнь мечтает о путешествии, и, когда наконец наступает день, когда он может его себе позволить, он понимает, что ехать ему никуда не хочется.