А еще я уверенна, что Ганди с одинаковым жаром отстаивал права индийца, русского, японца или англичанина, если с ними вели себя несправедливо. Поистине, «Великая душа», как сказал Тагор24.
– Да ты больше меня про Ганди знаешь! – засмеялся, наконец, Слава. – А я тут распинаюсь…
– Неправда! Я не знала ничего о его детстве, и уж точно не имела никакого понятия о дате его рождения. Спасибо!
– Да хватит тебе! Пошли лучше ужинать, только перестань уже налегать на рис и чапати!
– Так! Это же ущемление моих гастрономических прав!
– Это наивная попытка помочь уменьшению твоего бесконечного желудка, – шутливо и очень справедливо заметил друг.
– Хорошо! Сегодня только овощи! Говорят, Ганди был аскетом… кажется, с таким приятелем, как ты, и я скоро пополню их ряды… – вздохнула я, поднимаясь на второй этаж кафе «Тип Топ», безнадежно утонувшего в аромате имбиря, тмина, перцев и свежих пшеничных… чапати.
Глава 9. Ни за что не улыбайся!
Никогда я не была так блаженно-расслабленна как в тот теплый октябрьский вечер. Мы с Юлей из Тель-Авива утопали в подушках на террасе «Офиса», вдохновенно напевая «Sayana mantrah», ведущую к сладкому безмятежному сну, и не менее сладко и безмятежно улыбались:
Это мантра-колыбельная и исповедь одновременно, в которой мы просим великодушного Бога Шиву (одно из Его имен – «Shambho» или «великодушный», «приносящий счастье») о прощении за все наши прегрешения: вольные (продиктованные обязанностями, традициями) и невольные (нечаянные, оживленные игрой страстей или вовсе неосознанные), которые мы успели совершить в течении дня. Дословный ее перевод25 чист и поэтичен, а мелодия, которой украшают мантру в нашем Ашраме, такая светлая и добрая, что невозможно не расплыться в улыбке, напевая ее. Такое ощущение, что смысл вообще порхает на уровне этой мелодии, и смысл ее таков: «Мы друг друга простили заранее». Возникнет вопрос: кто такие «мы»? А в ответ прозвучит: Бог и человек. Бог прощает все наши прегрешения, если мы способны простить себя – только и всего. Но это не говорит, о том, что можно украсть сегодня утром или в обед, попросив прощения вечером, а о том, чтобы простить настолько, чтобы не появилось желание отбирать.
Так мы лежали, смотрели на распахнутые глаза-звезды и улыбку-месяц самого неба, самого Бога… как вдруг на соседнюю подушку приземлилась холщовая сумка. Это был Саша или вернее – Александр Великий.
– Чего это вы так мило улыбаетесь? Щеки не устанут? – начал он как всегда бесцеремонно.
Без малейшего желания отрываться от созерцания красот позднего вечера, мы продолжили пение, но естественно, как мне, так и Юле было уже совершенно ясно: очень скоро и нам придется опуститься на Землю подобно нашей соседке – видавшей виды Сашиной сумке. Однако тогда я и не подозревала, какие невероятные виды откроет и мне Александр в тот особенный вечер…
Я закрыла глаза, чтобы «смягчить падение», и через пару секунд позволила себе начать разговор.
– Привет, – только и смогла выдохнуть я, оставив без ответа колкости по поводу щек – уж очень сильная была мантра. Не хотелось ни злиться, ни тем более ехидничать.
– Ну наконец, вернулась! А я уже думал, так и просижу тут рядом с улыбчивым истуканом…
Великий явно пытался вывести меня из себя и ему это, признаюсь, начало удаваться.
– Слушай, Саша, а что такого страшного в том, что нам хорошо, и откуда у тебя эта зависть улыбке? – не удержалась я. – Чем она тебе мешает?