участие психотерапевта в переживаниях пациента. Тут, скорее, напротив – высокий уровень здравого, разумного, рассудочного подхода. В каком-то смысле, здесь специалист больше даже изображает сочувствие (хотя и неправильно так говорить), наигрывает его. Разумеется, это делается только с одной целью – получить максимум информации и добиться максимального терапевтического эффекта. Но сам факт того, что нам приходится делать подобные оговорки, свидетельствует о том, что перед нами не эмпатия (как бы мы хотели ее понимать), но виртуозная работа, благодаря которой пациент (клиент) чувствует, что ему сопереживают, что за него болеют, что он важен, что его принимают и поддерживают, хотя, на самом деле, вполне возможно, сам психотерапевт не испытывает всей палитры этих чувств или, по крайней мере, не испытывает их так сильно, в той мере, как это может показаться и кажется пациенту (клиенту).

Специалисты, к сожалению, часто думают, что их способность вызывать доверие, входить в положение пациента (клиента), понимать его, предугадывать его поведение – и есть эмпатия. На самом деле, это конечно не так. И проблема не в чем-нибудь, а в самом этом понятии – эмпатии. Оно, откровенно говоря, просто неудачное, хотя и закрепилось в психологической науке. Почему закрепилось – понятно: феномен эмпатии есть, хотя, кроме него, за этим термином прячутся, как мы только что показали, самые разные иные, подчас совершенно не относящиеся к делу варианты отношений между психотерапевтом и его пациентом (клиентом). Тут возникают точно такие же сложности, как и с понятиями «невротик», «истерик», «психопат». Феномены есть, но названия не подходят, они называют и феномен, и еще с десяток других феноменов, которые к нему примыкают, но существенно, а подчас и принципиально отличны. Это как ружье со сбитым прицелом – все вроде делаем правильно, а по мишени не попадаем. Вот почему в заглавие книги приходится выносить название – «эмпатия», а говорить не о нем, потому что о нем лучше вообще не говорить, поскольку это только создает лишь дополнительную путаницу.

Итак, о каком же феномене идет речь? В целом, любой специалист вправе понимать под «эмпатией» все, что ему заблагорассудится, – хоть то, хоть другое. Как уже было сказано, эмпатия не измерима и не определима, а потому субъективна и, соответственно, может толковаться специалистами так, как им удобно. Но феномен, который действительно имеет место быть, имеет место быть. И это не сострадание, не определенное мировоззренческое отношение к человеку (в принципе – к человеку), не профессионализм психотерапевта, выражающийся в способности к высокой конгруэнтности в отношениях, это нечто совсем иное.

В теории личности, разработанной на основе новой методологии, этот феномен получил название «индивидуальные отношения». И в данном случае принципиально важны оба слова – и индивидуальные, и отношения. Под «отношениями» тут понимается то, что возникает между двумя людьми, – это не «отношение к», и не «мое отношение», и ни что другое, но только «отношение между». Индивидуальные отношения не принадлежат ни тому и ни другому из двух людей, они – паттерн взаимодействия, в пространстве которого разворачиваются события их коммуникации. Поэтому индивидуальные отношения всегда симметричны, то есть не может быть так, что кто-то из двух людей, состоящих в этих отношениях, чувствует их больше, а кто-то меньше, могут переживать чуть-чуть по-разному, но в сущности – идентично. Понятие «индивидуальности» в этом термине указывает на источник этих отношений, то есть на то, какой своей «частью», если можно так сказать, человек участвует в этих отношениях. Если бы речь шла о неких «ролях» (отождествленных или неотождествленных), то такие отношения являются «формальными». Здесь же речь идет об индивидуальных, то есть о сущностных отношениях, об отношениях, в которых задействована сущность человека, его индивидуальность, а потому они и называются «индивидуальными».