– Откуда вы всё это знаете-то? – забирая электроножом уже в сторону спины, спросил Виктор.

– А оттуда, – ответил Лазарев. – Парень тот с лопаткой в груди не умер. Обгорел сильно, но не умер. У нас лежал потом. По его душу следователь приходил – и рассказал мне эту историю… Лена, дай ещё шипучку… Но суть немного в другом, – Алексей Петрович прижал салфетку на поверхности раны. – Суть в том, что один из тех, кто на УАЗике убегал, лежал у нас тоже. В детстве. В четырнадцать лет на спор зимой облил бездомного на теплотрассе бензином и поджёг. Тот сразу не загорелся, так он решил добавить, что-то там вспыхнуло прямо в руках – то ли канистра, то ли фитиль. Сам в итоге пострадал даже сильнее бомжа. Лицо, шея, руки. Когда в реанимации оба лежали рядышком, пацан шептал: «Ничего, выйду отсюда, убью его!» Виноватым его считал, представляете? Бомж тогда раньше выписался, почти на месяц, так мы ему сказали, чтоб он в других местах ночевал, а то этот ненормальный точно придёт убивать.

– То есть… тогда он страх и стыд преодолел – и через несколько лет своего собутыльника лопаткой сапёрной ударил и поджёг? – спросил Балашов. – Но этот же, – он указал на Медведева, – никого убивать не собирался. Они там, я слышал, поспорили просто, кто на крышу залезет.

– Ещё не вечер, – покачал головой Лазарев. – ещё не вечер… Ты не увлёкся? – спросил он у Платонова. – Заканчивай. Лена, «Полипран» готовь. Закроем всё, что очистили, пусть киснет под плёнкой. Перевяжем через три дня – и одновременно вторым этапом бедро очистим и голень.

Виктор осмотрел раны, потом принял из рук Лены прозрачные светло-коричневые прямоугольники раневого покрытия и принялся их укладывать по площади. «Полипран» был не самым удобным в этом отношении – прилипал к окровавленным перчаткам и не хотел ровно ложиться в рану. Платонов чертыхался, с сожалением уронил пару пластин на пол, но в конце концов сумел укрыть всё. Они с Лазаревым легко повертели Медведева на руках, помогая Лене просунуть под него марлевую рубашку, потом с чувством выполненного долга сняли перчатки и нарукавники, сорвали фартуки.

– Вы пока идите, – махнул им Балашов. – Мы тут сейчас подышим немного, потом я вас позову, в клинитрон положим.

Платонов пропустил вперёд Алексея Петровича, достал из кармана часы, надел. Они работали почти два часа – вполне возможно, что операция Беляковой уже закончена. Он решил проведать её и заодно взять телефон сына из истории болезни.

В гнойной хирургии её не оказалось. Медсестра была не в курсе насчёт хода операции, и Виктор решил, что проще самому зайти в оперблок. Навстречу ему попалась Анна, одна из анестезиологов, что ходят в хирургии на экстренные и плановые дневные наркозы.

– Анна Васильевна, вы, случайно, не с ампутации? – спросил её Платонов, частично перегородив дорогу. – Как там, работают ещё?

– Нет, – покачала головой Анна. – Закончили.

– Она к вам пойдёт?

– Никуда она не пойдёт, – глядя куда-то в стену, ответила доктор. – Умерла Белякова.

– Как умерла? – у Платонова от неожиданности перехватило дыхание.

– Хирурги начали работать, но кровотечение внезапно усилилось до струйного, – ответила Анна. – Найти сосуды в опухоли оказалось делом небыстрым. Мы, конечно, лили кровь, но к подобной кровопотере оказались не готовы. Когда Шатов выделил артерию, Белякова уже две остановки дала. Третью мы не вывезли.

Платонов машинально отступил в сторону, пропуская Анну. Она выглядела злой, немного испуганной и очень уставшей – Виктор не стал её больше пытать вопросами. Он сделал несколько шагов в сторону операционной, но вдруг понял, что ни Лопатину, ни Шатову сейчас не до объяснений. Хирурги, как и Анна, скорее всего, были не особо настроены общаться – лучше будет расспросить их попозже.