– И какие это качества?

– Непрофессионализм, неадекватное поведение и неустойчивое психическое состояние.

– Мне кажется, таких среди нас нет, – улыбнулся Булавин.

– Время покажет, – холодно произнесла Беленко. Когда лифт дошел до первого этажа, она приказала мужчинам, – выносите реактивы, – первая вышла из лифта. Булавин и Крутихин поставили канистры с реактивами у входа на склад.

– Это что, моноэтоламин? – Спросил Булавин химика.

– Да, моноэтоламин с водой. А вы откуда знаете? – она вскинула удивленный взгляд на мужчину?

– Я химик по образованию.

– У-у, прекрасно! – Беленко внимательно посмотрела на Булавина, затем оглянулась по сторонам.

– Странно, – удивленно произнесла она, – мы что, вчера забыли выключить здесь свет?

– Вы последние вчера отсюда выходили. Может, забыли выключить?

– Да нет. Я хорошо помню, что я выключала.

– Может кто-то из наших сюда приходил еще, – предположил Крутихин.

– Зачем? Ладно, сейчас некогда строить версии, идем работать.

Все зашли в небольшую большую комнату-раздевалку, по стенам которой стояли обычные лавочки, а у стены, смежной с дегазационной камерой, лавочки были с рундуками, как в железнодорожном вагоне.

– Значит так, товарищи офицеры, раздеваемся до нижнего белья, кладем свое белье на лавочки справа. А спецодежда, химзащита и противогазы лежат под этими лавочками, – она указала на железнодорожные скамьи, – берем их и одеваемся. Ульрих Романович, только сначала помогите мне повесить веревку посреди комнаты.

– Зачем? – удивился Булавин.

– Разделим комнату по гендерному признаку. На веревке я закреплю простынь. – Понял.

Когда посреди комнаты на высоте человеческого роста натянули веревку, а на ней прищепками закрепили простынь, Беленко велела мужчинам раздеваться. Офицеры быстро разделись до трусов, повернулись в сторону женской половины. Сквозь простынь увидели силуэт женской фигуры.

– А что, очень даже ничего…, – жарко прошептал Крутихин в ухо Булавину.

– Что, губу раскатило, капитан?

– Дык, я вроде, как мужик, Ульрих Романович, не старый еще…

– Забудь, – Булавин сурово резанул Крутихина взглядом, – хороша Маша, да не наша.

После того как Беленко облачилась в химзащиту, она вышла из-за простыни велела мужчинам тоже надеть защитные костюмы. Офицеры надели на себя холодную резину.

– Готовы? – Спросила женщина-химик. Получив положительный ответ, приказала, – надеть противогазы!

Все надели противогазы, направились в сторону склада с боеприпасами.

Подполковник Самойлов велел лейтенанту Иноземцеву быть готовым через тридцать минут, а сам вышел на свежий воздух, чтобы успокоиться. Он был раздражен. Перепалка в бункере по поводу распределения полномочных функций в группе ликвидаторов его разозлила. Хорошо, что он сдержался. Он давно взял за правило, никогда не показывать свои эмоции, особенно в своей среде. Гнев, страх, раздражение, любовь, привязанность к кому-либо – это все человеческие слабости, которые когда-нибудь могут сыграть против тебя. В любых ситуациях он старался сохранять самообладание. В характеристиках, которые составляли на него в военных учебных заведениях, всегда вставлялись эпитеты «хладнокровен», «уравновешен», «адекватен в стрессовых ситуациях», он этим гордился.

Нет, он не то чтобы претендовал на командование всеми и всем на этом Богом забытом острове, но самоуверенный тон майора Булавина действовал ему на нервы. Этот майор сразу ему не понравился. Какой-то приземленный: туалет, консервные банки. Пятьдесят три года, а дослужился только до майора. А мне тридцать восемь, и уже подполковник. Хотя понятно, этот служака прозябает на точках, в лесах, болотах. Ну что ж, кому-то надо и такую черновую работу делать. Но какой самоуверенный! И как разговаривает этот майоришка со мной, подполковником Генштаба. Ничего, и на тебя найду говнецо, мстительно подумал Арнольд Мстиславович.