Марта вникала с пятого слова на десятое, да и картавость приезжего вельможи не способствовала пониманию его речевых изысков. Но смысл был ясен: отпустить Анну, и точка! Будто он имел право требовать, этот индюк! Она непроизвольно подалась вперёд, чтобы лучше видеть и слышать. Шажок вроде и крошечный, но капитан, стоявший к ней ближе, напрягся и чуть отклонился вправо, как бы… заслоняя её? Уловив каким-то шестым чувством, что ей лучше не высовываться, Марта замерла.

– Объяснитесь, сэр Гордон, – с вежливым недоумением ответствовал герцог, – о какой даме идёт речь? И если оная здесь присутствует – найдётся ли у вас письменное свидетельство о её новом статусе? Я имею в виду подданство.

Глаза Анны заблестели. Марте казалось, ещё немного – и она устроит пляску на костях… на её, Мартиных. «С-сучка благородная!» – ко времени вспомнила она слова солдата, двинувшего ей под рёбра там, на лесной поляне… вот-вот, то самое слово и есть. Сэр посол тем временем небрежно изъял из-за отворота манжета малый свиток с болтающейся на нём печатью красного сургуча.

– П'гошу, ваша светлость, – с неким оттенком превосходства произнёс. И даже губу оттопырил, не успев скрыть презрения – к происходящему и к окружающим. Марте с самого начала был неприятен и этот тип, и его лошади, которые тоже презрительно оттопыривали губы, но больше всех ей была неприятна маленькая благородная сучка, которая, оказывается, выросла – и превратилась в большую благородную сучку, и ничего в ней не поменялось, ничегошеньки.

Его светлость документ изучил. Тщательно. И вернул. Равнодушно.

– Не спорю, с точки зрения стилистики изложено верно, – уронил он. В груди у Марты так и ёкнуло: неужели отпустит обоих? Однако герцог продолжил совсем не так, как, очевидно, ожидал кружевной посол неведомой Марте Империи. – Не понимаю ваших претензий, сэр Гордон. В этом документе чёрным по белому сказано о даровании бриттского подданства некоей Анне де Бирс де Фуа д'Эстре… это моей супруге, что ли? И что, подданство предоставлено по её личному прошению? Скажите, а заверено данное прошение оттиском личной печати д'Эстре, означающим безусловное согласие её законного супруга на сию акцию, как и полагается перед лицом закона? Я вижу здесь только один документ, и на нём – печать посольства, но не моя… дорогой друг. Предъявите мне моё собственное согласие!

Посол как-то разом сдулся и впервые со времени своего появления покосился на Анну. Та была явно растеряна.

– Печати нет, – вкрадчиво сказал герцог. – И знаете, почему? Потому что её и быть не могло у самозванки, которую вы приняли за мою супругу. Дорогой друг, вас, похоже, здорово надули, пытаясь подобраться поближе к вашему драгоценному телу, или что ещё более вероятно – к вашим секретам. Вернётесь в посольство – проверьте, все ли бумаги на месте. И фамильные безделушки, кстати… Мои, – он произнёс это слово с нажимом, – на месте. И знаете, почему?

– Почему? – машинально переспросил сэр Гордон. – Однако, ваша св…

– Потому что моя печать, моё обручальное кольцо с этой печатью, моя жена с этим кольцом на руке – тоже на месте. При мне. Хотите убедиться?

– Докажите! – с неожиданным злорадством выпалил посол, как-то разом и вдруг растерявший величавость и замашки доброго снисходительного дядюшки. – Ваши доказательства п'готив моих, а? Что? И я пове'гю и сниму все п'гетензии!

– Ловлю вас на слове, д'гуг мой.

Герцог насмешливо сверкнул глазами. И сделал то, что никто в мире от него не ожидал.

Повернулся прямо к Марте, будто глаза у него были на затылке и он знал, что всё это время она послушно держится рядышком, как тогда, пока он спал…