– Колетт, – прошептал он ей на ухо. – Я должен узнать, кто такой Дьявол с Мобер…

– Ты ведь едва вышел на волю, Франсуа. – Ее губы были настолько же умелыми, как и руки. – И вместо того, чтобы наслаждаться жизнью… м-м-м… этой ночью… говоришь об убийце. Ах! – Вийон поднял вверх ее уппеланд и раздвинул ноги. Прижал шлюху к стене.

– Он – один. Одинокий убийца, бродящий ночами по парижским улицам…

– Ты с ним справишься. Я тебе помогу. – Колетт прищурилась и закусила верхнюю губу. – Узнаю… Ах… Узнаю все…

Он прижал ее еще сильнее. Крик Колетт понесся вверх, вдоль покрытой лишаем стены, вдоль карнизов, парапетов, пинаклей и контрфорсов. Взлетел над лабиринтом разрушенных усадеб с остроугольными крышами, над узкой, грязной Трюандри. Добрался высоко, аж до большой и красной, словно кровь, луны. К прекрасному чистому небу над мерзким, грязным и вонючим Парижем.

Владыка пришел к нему. Как и было записано в договоре. И привел ее…

Он подошел ближе, склонился и вонзил в женщину хищный взгляд.

Пурпурные одежды опали, и показалась округлость плеча, стройная шея.

Он удивлялся совершенству пропорций и ждал. Волосы у нее были цвета воронова крыла, гуще египетской тьмы, и совершенное тело. Он долго ждал, пока проявятся линии. Легкие полосы прошли по алебастровой коже. Создали первые диаграммы, круги, треугольники и стрелки направлений. Наконец-то он увидел то, что искал. Пропорции, опирающиеся ad quadratum и ad triangulum[9], а еще другие, более сложные, каких он и не знал до этого времени. Смотрел же очень внимательно, чтобы запомнить все.

В эту ночь она не открыла больше ничего.

Контора Лорана Леве располагалась на бульваре де Прювель, в двухэтажном доме прямо напротив усадьбы известной семьи Дюше, где за резными воротами прохаживались по двору гордые павлины.

Вийон нашел Леве на втором этаже. Мастер Лоран, наряженный в берет и шерстяной жиппон, был коренастым мужчиной с большим брюхом и красным лицом. Печатник стоял у окна. Смотрел на дождь, что омывал стены грязных домов, на жмущихся под руинами нищих. Вийон многозначительно кашлянул.

– Франсуа! – весело откликнулся печатник. – Где же мы виделись в последний раз? Случаем не на Гревской площади, дорогой?

– На Гревской площади я буду в следующую пятницу, – буркнул Вийон. – Потому что именно тогда меня и повесят. А перед этим выпустят кишки на радость парижской черни.

– Знаешь ли ты, чем я занимаюсь, Вийон?

– Нанимаете дьявола, который переписывает для вас книги. Поэтому за месяц вы делаете сотню копий Святого Писания. А старая ведьма Кураж говорит, что видела, как из вашей трубы вылетал черт.

– Вот уж воистину дураки и шлюхи правят нашим прекрасным городом. Да что там, всей Францией. Всей Европой! Хотя, возможно, я бы сделал исключение для Праги и Кракова. Нет, Франсуа, я не нанимаю дьявола. Я сам составляю и издаю книги, пользуясь чудесным, хм, изобретением Гутенберга и Янсзона[10]. То есть, дорогой мой, печатным станком. А темным попам не по нраву, что я могу распространять Слово Божье без их знаний и пропагандировать его в народе.

– То есть, господин Лоран, ты полагаешь, что шлюхи, простецы и торговки поймут, что там пишется твоими литерками?

– Человек – существо слабое, дорогой, – засопел Леве. – Но не злое. Он просто блудит. А слово может помочь ему найти истинный путь.

– Достаточно показать народу какой-то фокус, и это сразу отвлечет внимание толпы. Ты полагаешь, что печатным словом сделаешь что-то хорошее? Воспользуются им лишь еретики и святотатцы, потому что легко сумеют провозглашать свои ереси!