Была ли пуля, доставшаяся Войекову, предназначена для генерала с уверенностью сказать сложно. Но сам генерал на состоявшемся пятью часами позже торжественном обеде безапелляционно заявил, что ему прилетело бы прямо в лоб, если бы не прибывший раньше срока начальник полевой артиллерии. В таких вопросах командующий ошибался редко, глаз у него был алмаз, и ему поверили на слово. Но всё это было позже, а теперь, покинув зону обстрела, генерал указал на место размещения орудий, отправив пару пушек в помощь австрийцам, столкнувшимся с завалом, собранным из камней, телег и всякого строительного мусора.

В скором времени пушки Воейкова открыли огонь. Помимо ворот они стреляли по узким, похожим на бойницы, окнам, во многих местах основательно разрушив монастырские стены. Построенные скорее для защиты от разбойников, они, конечно, не были рассчитаны на огонь регулярной артиллерии. Не прошло и четверти часа как путь пехоте был открыт. Узкими – в три, а где и два человека – колоннами егеря, а на их плечах и гренадеры, ворвались в монастырь. С противоположной стороны почти в то же время в монастырь вошла австрийская пехота. Началась резня. Янычар было всего-то несколько сотен. Они гибли обреченно. На каждую их саблю приходилось по несколько разъяренных сопротивлением штыков. И если бы не взорванный кем-то из янычар пороховой погреб, все закончилось бы за считанные минуты. Взрыв сорвал крышу с монастырской трапезной. Одна из разлетевшихся во все стороны досок сбила с коня принца Кобургского, благо без серьезных для австрийца последствий. Многие офицеры были ранены, части турок удалось затвориться в монастырской церкви, откуда они с четверть часа отстреливались. Когда пули и порох закончились, не дожидаясь выстрела подведенной к церковным воротам пушки, оставшиеся в живых янычары сдались. От взрыва в монастыре генералу тоже досталось: его густо присыпало пылью и щепками, да в левом ухе потом с неделю неприятно екало. Но отделался он, в отличие от многих, легко. Телесно Фокшаны, спустя годы, никак не напоминали о себе.

После взятия первого монастыря был отдан приказ идти на второй. Он находился в полутора верстах. Но оказалось, что принц Кобургский позаботился о втором монастыре заранее, отрядив батальон пехоты с легкими пушками. После часовой вялой перестрелки турки, вероятно, оценив произошедшее в соседнем монастыре, более крупном и укрепленном, сдались. Их было там около полусотни. С ними был старший на тот момент по званию турецкий ага.

Сражение затихало отдельными, то тут то там раздающимися выстрелами. Пылающий после взрыва порохового погреба монастырь до ночи освещал поле битвы. Вернувшаяся с преследования отступающих кавалерия едва успела к ужину. Жажда добычи увела людей на 10—15 верст от основных сил. Добытые в Фокшанах трофеи разделили полюбовно. Генерал не настаивал на равных долях, хотя имел на то право: редут да и монастырь были взяты преимущественно его частями. Об общем замысле и руководстве операцией и говорить нечего. Принц Кобургский был послушным и, надо признать, умелым исполнителем, и инициативу проявил лишь единожды – при взятии второго фокшанского монастыря. Но австрийцев все-таки было много больше, и им предстояло остаться на занятых позициях. Генерал же собирался возвращаться в Бырлад, поэтому захваченное продовольствие целиком было передано австрийцам. Им же оставили пленных. К ночи их набралось полторы тысячи, и их тоже надо было чем-то кормить.

Убитых турок в тот вечер особо не считали. Доверились мулле. Под его присмотром пленные хоронили единоверцев неподалеку от сплошь укрытого шароварами и кафтанами редута. Пропитанный удушливым чадом вспоротых животов и спекшейся на солнце крови мулла, пряча глаза, говорил о тысячах погибших. Нескольких тысячах. Шла ли речь о погибших только в этот день или учитывались стычки за Путной накануне, было неясно. Общие потери союзников – убитые и раненые – укладывались в три с лишним сотни человек. Общий список генерал получил уже вернувшись в постоянный лагерь в Бырладе. В вечер после боя многим было не до сих печальных обстоятельств. Старшие офицеры пировали в наскоро выставленном шатре. Гроза, хотя и короткая, пришла к вечеру по расписанию. Для нее в мире ничего не изменилось. Ей не было дела до радости, переполнявшей генерала. Эти пять дней – от получения сообщения принца Кобургского до сегодняшнего сражения – вывели его на новый уровень. То, что произошло при Фокшанах, не было похоже ни на стычки с плохо выстроенными польскими конфедератами, ни на захват Туртукая в первую турецкую кампанию. И то, и другое теперь было просто смешно по своим масштабам. В ту же турецкую войну, при Козлудже, генерал пусть и был главным действующим лицом, но все-таки находился в формальном подчинении у Каменского. Не походили Фокшаны и на не лишенную случайного счастья «беду» под Кинбурном. То, что случилось при Фокшанах, было первой спланированной генералом от начала до конца военной операцией. Перебитые в 83-м в полях и прибрежных зарослях ногайцы в этом смысле также были не в счет. Тогда он тоже все спланировал, но там была не война: там было массовое убийство непокорных, осуществленное преимущественно руками злых на ногайцев казаков.