Лес генерал планировал обойти с двух сторон. На карте этот маневр представлялся легкой задачей, но на деле он был рисковым преприятием: армия делилась на две части. И если левый фланг русских прикрывала Путна, то по правую руку у австрийцев было чистое поле. Но кавалерия турок, за исключением отдельных разведчиков, маячивших по одному и парами то тут то там (казаки гонялись за ними, но безрезультатно – не те кони), отошла к Фокшанам, а их немногочисленная пехота, увидев маневр русских и австрийцев, побежала из леса, боясь попасть в окружение.

Уже после боя стало известно, что командующий турок покинул войска еще накануне, не поставив передовые отряды в известность. Янычарская разведка, на которую наткнулся генерал ночью, ничего об этом не знала. Пленный лишь смутно упомянул, что янычарские ага и ага топчу не доверяют сераскиру3, подозревая в трусости и измене. Хаос в действиях турок уже тогда можно было предположить – генерал это интутивно почувствовал в ходе допроса. Но теперь, когда колонны союзников без какого-либо сопротивления обходили лес, он был налицо. В отсутствии единого руководства рода войск противника жили каждый своей жизнью. Но, к чести оставшихся в Фокшанских укреплениях янычар и топчу, они не захотели уйти без боя и сражались до последнего.

Данные казачьих и арнаутских разъездов показывали, что конница турок скапливается на правом фланге, а немногочисленная янычарская пехота занимает редут на левом. Пушек у топчу много, но почти все они малых, до шести фунтов, калибров. За двенадцать и выше – раз-два и обчелся.

«Значит, сбиваем их правый фланг конницей, накрываем редут полевыми пушками, берем в штыки. Пойдут гренадеры и егеря генерал-поручика Дерфельдена. Остальные докалывают. После сего остаются еще монастыри. Но они уже по обстановке…» – пронеслась в голове генерала заключительная фаза сражения, но перед этим предстояло преодолеть еще одно препятствие.

Обогнув лес, корпуса союзников вновь соединились, тут же оказавшись в сильно заболоченной низменности. Заросли тростника и камыша в рост человека, с одной стороны, давали возможность скрытно приблизиться к позициям противника, с другой, стали кошмаром для артиллеристов. Лошади проваливались на каждом шагу и не вытягивали застревающие в грязи тяжелые упряжки. Легкие шестифунтовые полковые пушки австрийцев еще сравнительно легко выносились на руках, но когда то же пришлось делать с тяжелыми двенадцатифунтовыми орудиями русских, продвижение и без того сообразно местности черепашье, застопорилось окончательно. С каждого взвода исключительно второй и третьей линий было приказано отрядись по человеку в помощь вымотавшимся артиллеристам. Из первой линии, которой предстояло идти в штыки, людей не брали: забитые от усталости руки в этом деле – смерть.

Пушки снимали с лафетов и, где на веревках, где на нарубленных тут же в лесу поперечинах, несли группами в шесть-семь человек, один из которых тесаком расчищал дорогу. Так же несли и зарядные ящики. И так две версты, стараясь не отставать от наступающей пехоты.

Когда низменность была пройдена, потребовалось некоторое время для восстановления строя. Но турки и не подумали воспользоваться ситуацией, наблюдая за построением противника с почтительного расстояния, и лишь отдельные всадники сцеплялись на флангах с вышедшими на простор задолго до основных сил казаками и арнаутами. Стычки эти, похожие на конные дуэли, никак не влияли на общий ход сражения и приносили кому-то личное удовлетворение, а кому-то бравую, но глупую смерть. Наблюдая за ними вполглаза, генерал отослал адъютанта к принцу Кобургскому с изложением своих соображений. Он знал, что австриец подчинится. Поздно было возражать. Это надо было делать раньше, до переправы через Путну. А теперь раз уж назвался груздем, то полезай в кузов…