– Ты прав, если он так талантлив… Бездна, как жаль, что нельзя перетянуть его на свою сторону!

– Почему нельзя, мой господин? Ведь вы даже не пробовали.

– Он очень умен, хотя и не уверен в себе, патологически честен, а, кроме того, совершенно нечитаем. Неудобный слуга, в отличие от тебя.

– Благодарю, господин.

– Это не комплимент, к сожалению. Итак, я активирую артефакт. Но не спускай с парня глаз. Коготь Угелука срабатывает не сразу.

– Слушаюсь…

– Лейтенант! Лейтенант! Проснись же!

Кто—то осторожно, но весьма настойчиво похлопывал меня по плечу. Не хочу! Отстаньте! Но неведомый вражина не унимался. Пришлось открыть усталые глаза… и снова закрыть, внушая себе, что увиденное лишь дурной сон. Надо мной маячила отвратительная рожа: в свете масленой лампы тускло отсвечивал лысый череп, маленькие глазки хищно прищурены, нечеловечески мощный подбородок навевал воспоминания о горных троллях, не к ночи будь помянуты. Однако пришелец не желал быть принятым за сновидение и повторил:

– Вставай, лейтенант, разговор есть, – и, помявшись, стыдливо добавил, – пожалуйста.

Против «пожалуйста» не попрешь, пришлось сделать еще одну попытку. Чудищем, померещившимся мне спросонья в неверном свете, оказался никто иной, как капрал Добб Ноут собственной персоной, с чьей легкой руки над неумехой—лейтенантом насмехается теперь вся рота. Бродяга куда—то пропал, видно, услышав чужие шаги, умудрился спрятаться.

– Что вам, капрал? – устало спросил я, мысленно гадая: чего от меня хотят на этот раз. Неужели не наигрались еще? Могли бы хоть ночью в покое оставить.

– Там ребята… в трюме—то… – помявшись, сообщил Добб. – Поговорить бы надо, того, этого, лейтенант.

Делать нечего, пришлось вставать и спускаться в трюм, отчаянно надеясь, что воины ради развлечения не надумали устроить мне «темную».

Трюм, освещенный парой ламп, встретил меня полной тишиной. Нет, солдаты не спали, они сидели на тюфяках, служивших им ложем, и смотрели на вашего покорного слугу. Капралы приветствовали меня стоя. Я остановился посреди их обиталища, не понимая, чего от меня ждут. Молчание затягивалось. Наконец Добб нерешительно произнес:

– Мы… того, этого. То есть, как бы сказать… – видно, красноречие нынче парню отказало. Как и смелость, которую он демонстрировал утром. Сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, капрал рубанул. – Короче, прости нас, лейтенант, – и протянул мне руку.

Не задумываясь, я пожал широкую шершавую ладонь.

– Да ладно, всякое бывает.

– Вот и славно! – облегченно выдохнул Добб, и его грубоватое лицо расплылось в улыбке. – Мы—то думали, понимаешь, ты – слабак какой—то…

– А ты – боевой маг! – перебил его Сайм Хассон, изо всех сил хлопая меня по плечу.

– Не совсем… – попытался объяснить я, но воины уже не слушали.

– Если бы не ты, лейтенант, все бы сейчас рыб кормили!

– Не держи зла!

– Как ты его шарахнул—то!

– Вот мы с парнями и подумали: нехорошо вышло!

– В общем, спасибо тебе от всей роты! – подытожил Добб, протягивая объемистую флягу. – Лучшая старка из трактира Чага Уховертки.

Как же, слыхал. А теперь и попробую. Я поднял емкость в приветственном жесте.

– За вас, ребята!

Не знаю, на чем настаивает старку Чаг уховертка, но крепость у нее отменная. Посудина вернулась к хозяину, а мне сунули еще одну.

– Теперь моей, лейтенант!

Отметили мы примирение. Как оказалось, фляги находились на вооружении почти у всех воинов, и в каждой из них плескались старка, либо рамс, либо ядреная настойка домашнего производства. Выпив как следует, солдаты завалились спать, мы же с капралами повели неспешную беседу. Скрестив ноги на манер жителей Восточного Эмирата, я сидел на краю тюфяка, принадлежащего капралу шестого десятка Флиннелу О’Халигату – тридцатилетнему высоченному парню. Маленькими глотками отхлебывая старку из полюбившейся мне фляги, закусывал сухарем и слушал рассказ Била.