Я замолчал, глаза стали отсутствующие. Коган поторопил:

– Ну-ну? Какое это имеет отношение?

– И вот однажды этот слесарь то ли поддал по поводу получки, то ли наконец озверел, но когда тот прошелся по поводу его образованности… ну как слесарь отличит Канта от кантаты?.. ухватил его за ворот, шарахнул о стену, дал в морду. Хорошо дал, кровь из разбитых губ залила рубашку до штанов. Тот, понятно, в визг, в крик! Слесаря повязали, протокол, милиция, едва не посадили, отделался пятнадцатью сутками за хулиганство, спасли отличные характеристики с завода. Мы тогда все сочувствовали интеллигенту, помню. Но сейчас вспоминаю другое. Слесарь расправил плечи, встретил интеля еще разок, дал ему обнюхать монтировку и предупредил, что готов сесть лет на пять, а то и на десять, но этой штукой изуродует паскуде рожу так, что ни одна баба не посмотрит. И тот образованный красавец, помню как сейчас, присмирел. Слесарь снова стал ходить в гастроном, гулять со своим двортерьером по улице… Да, тогда мы все были на стороне интеллигента. Сейчас же, когда стал чувствительнее к разным нарушениям прав человека… и народов, все лучше понимаю слесаря. Ну не мог он соревноваться с человеком высшего образования в знании манер или классиков! Ну не мог отличить Моцарта от Бетховена! Ну не получил высшего образования в силу каких-то причин. Может быть, из-за бедности родителей, когда после школы приходится идти не в университет, а на завод!.. Да, соревноваться нужно на уровне культуры, аргументов… Но если чужая культура начинает подминать тебя, как танк, то ты вправе бросить под него гранату. Да что там вправе, обязан!

Коган спросил настороженно:

– Надеюсь, вы говорите об интеллектуальной гранате? Я пользуюсь вашими терминами, ведь это вы ввели в употребление слова: философские бомбы, идеологические удары…

Я отвел глаза, неловко говорить неприятные слова человеку честному и очень порядочному:

– Не только. Когда заряд интеллектуальной гранаты слаб… мы вправе пользоваться гранатами попроще.

Он отшатнулся в ужасе:

– Вы это… всерьез?

– Когда-то и я плевал на слесаря, – ответил я уклончиво. – И говорил о роли культуры, путая ее с образованностью. А сейчас вижу, что на самом-то деле культуры у слесаря было побольше, чем у того, с высшим. Да, слесарь защитил себя как сумел! Он прибег к последнему аргументу, какой остается у любого. Простите, но сейчас вся наша Россия – тот слесарь.

Когда мы входили в кабинет, на самом большом экране грохотали американские танки, а наш телекомментатор, что изображает умного, вещал с подъемом, будто выкрикивал первомайские лозунги с трибуны Мавзолея:

– Завершились как совместные американо-польские маневры у Бреста, так и американо-прибалтийские!.. Где совсем недавно стояли советские войска, теперь шагают американские коммандос! Американское командование заявило, что отныне на земном шаре нет мест, недоступных для их войск быстрого реагирования! Отныне элитные группы коммандос могут появиться в любой точке нашей планеты, освободить заложников, ликвидировать террористов…

Он счастливо верещал что-то еще, члены правительства рассаживались, грюкали стульями, но не могли заглушить радостные вопли респектабельного дурака. Кречет потемнел, суровые складки у губ застыли, как противотанковые рвы, а надбровные дуги выдвинулись, словно козырек над блиндажом.

– Если учесть, что американское правительство на днях заявило, что даже зона озера Байкал является зоной интересов США… то они действуют последовательно.

– Наступают, – отозвался Краснохарев тяжело, – наступают стремительно!.. Пока мы не собрались, пока копошимся в собственном дерьме, захватывают все, что могут. Оттесняют отовсюду, откуда удается… Для них мы теперь не СССР, а куда страшнее – Россия.