– Чувствует он себя тоже херово, – признался я.

– Габриэль, ты только что выпил бутылку водки, – сердито посмотрела на меня Хлоя.

– А ты что, моя мама?

– Видит Бог, жаль, что нет. Научила бы не позориться на людях.

– Живи так, как тебе нравится.

К толкучке в зале присоединились и спутники Хлои. Оссийка с косами рубаки встала рядом с сестрой, положив руку на один из ножей. Пижон остановился позади, все еще пряча глаза за пепельной мочалкой волос. Так и подмывало смахнуть ее на хер у него с лица.

Симпатяжка торчал у стойки, болтая с прислужницей.

– Добрый брат, – обратился ко мне епископ, – нам следует отужинать у меня дома. Надолго ли вы к нам? Понтифик Гаскойн не передавал послания?

– С какой стати мне вести письмо от этого пузатого засранца?

Хлоя ткнула меня локтем в ребра.

– Прошу прощения, епископ дю Лак, но добрый брат в Гахэхе не с поручением от его святейшества. Утром он уезжает вместе с нами.

– Нет, не уезжает, – заголосил пижон.

– Диор. – Хлоя обернулась к нему. – Дай мне, пожалуйста, самой все уладить.

– Он с нами не поедет.

– Ты хоть знаешь, кто он такой?

– Не знаю и знать не хочу.

– Диор, это сэр Габриэль де Леон.

В зале заохали. По рядам ополченцев пробежала дрожь, а епископ посмотрел на меня с еще большим изумлением и осенил себя колесным знамением.

– Черный Лев…

– Этот человек убил больше холоднокровок, чем само солнце, – пояснила Хлоя. – Он – меч империи. Посвящен в рыцари самой императрицей Изабеллой. Он герой.

Мальчишка затянулся сигариллой и смерил меня взглядом.

– Пусть поцелует меня в мои мягкие булки…

– Диор…

– Он с нами в путь не отправится.

– Правильно, сука. Не отправлюсь, – прорычал я.

– Вот видишь? Он сам же ехать не хочет.

– Еще как, сука, не хочу.

– Да и на кой нам вообще пьяная свинья?

– Вот именно, су… Стой, че ты там вякнул?

– Ты пьяная свинья. – Мальчишка в модном кафтане затянулся и выпустил мне в лицо струю дыма. – Нужен ты нам, как быку – титьки.

– Иди в жопу, говноед мелкий, – прорычал я.

– Хрю-хрю-хрю.

– Свиньи не так визжат.

– Тебе виднее.

– Туше, – хихикнул в бороду священник-зюдхеймец.

– А тебя кто, сука, спрашивал, поп?

– Довольно! – Епископ топнул каблуком начищенного сапога. – Все, кто не имеет прямого отношения к этому делу, немедленно покиньте заведение! Алиф, живо очистите зал!

Стоявший рядом с ним мужчина кивнул, и его бойцы принялись выгонять клиентов. Горожане бурчали, но ополченцы не слушали. Один из них потянулся к острому на язык пижону, и тут разразился ад.

Оссийка перехватила руку солдата и, без усилий вывернув ему запястье, дала такого пинка под зад, что ополченец отлетел на товарищей.

– Не трожь.

Вояки, как и следовало ожидать, схватились за дубинки, но девица из горного клана достала из-за спины секиру – прекрасную и сверкающую. Мсье Сердцеед, только что трепавшийся с девкой у бара, вскочил на стойку и снял со спины арбалет. Хлоя же с невиданной для монахини скоростью вскинула меч из сребростали.

– Ни шагу ближе, – предупредила она, сдувая упавшую на глаза челку.

– Я епископ этого прихода, и мое слово – закон! – взревел дю Лак. – Сложите клинки, или, клянусь Вседержителем, прольется кровь!

Солдаты схватились за стальное оружие, а посетители попрятались под столами. Еще чуть-чуть, и началось бы насилие; кровогимн загремел в разгоряченной спиртом крови, а к тошноте примешалось жжение в брюхе от нахлынувшего адреналина. От духовных дел мы удалялись быстрее, чем дрочат в подворотне.

И тогда я со вздохом обнажил собственный меч.

Сталь зазвенела, подобно песне, а в зале затихли, уставившись на мое оружие. Вдоль клинка тянулись неизвестные глифы, а сам он поблескивал, словно нефть на воде. Лезвие меча было изогнуто, острие выщерблено – не хватало полфута с конца. Прекрасная дама на эфесе развела руки; посеребренная, она, как всегда, улыбалась.