– Тогда что же ты бежал? Образцовый воин Серебряного ордена, хозяин Пьющей Пепел, бежал, как выпоротый щенок от стаи грязнокровок.

– Закон третий, вампир.

Жан-Франсуа склонил голову набок.

– Нежить быстронога.

Габриэль кивнул.

– Этих уродов собралось два десятка. Я сломал рабочую руку минимум в двух местах и, как я уже сказал, никак не мог покурить.

Жан-Франсуа взглянул на костяную трубку, что лежала на столике.

– Значит, ты полагался на санктус?

– Я на санктус не полагался, я зависел от него, пристрастился к нему. И, oui, у меня в запасе осталось еще несколько трюков, но моя рабочая рука сломалась, да и биться с такой толпой было слишком рискованно.

Правду сказать, спастись от них у меня едва ли получилось бы, но упрямство не позволяло мне просто лечь и подохнуть. И я решил: была не была. Дождь лил в глаза, сердце колотилось у горла, а я перечислял в уме все, что хотел сделать, вернувшись сюда, и гадал, удастся ли хоть что-то из этого. Обернувшись, я увидел: порченые уже почти закончили со Справедливым. Они поднялись из грязи и бросились дальше: губы красные, зубы сверкают.

Я добежал до дороги, спотыкаясь в грязи под грохочущим в небе громом. Сил почти не осталось, порченые наступали на пятки. В отчаянии я достал меч.

«Ежели т-тебя здесь растерзают, – шепнул он, – и я окончу с-свои дни, болтаясь на бедре у какого-нибудь б-безмозглого хромого мешка с ч-червями, то сильно на тебя обижусь».

– Какого же тебе от меня хрена надо? – прошипел я.

«Беги, Львенок, БЕГИ».

И я сделал, как велел мне меч, совершил последний рывок. В небе сверкнула молния, и я, прищурившись, разглядел сквозь пелену мороси… чудо. Карету, запряженную унылой ломовой лошадью и застрявшую посреди дороги.

– Божественное вмешательство? – пробормотал Жан-Франсуа.

– Ну или мне сам дьявол ворожил.

Карету окружало с десяток солдат. С кормом в те ночи была беда, и бедняк не мог позволить себе держать лошадь, а вот у каждого из тех людей имелся собственный скакун: добрые, крепкие сосья, стоявшие, понурив головы, под дождем, пока их хозяева спорили по щиколотку в грязи. Я сразу же увидел, что у них стряслось: из-за непогоды дорогу развезло и карета увязла в жиже по самую ось.

Сытые и хорошо снаряженные, солдаты были облачены в багряные табарды поверх железной брони. Изгваздавшись в грязи, они пытались сдвинуть карету с места, а на козлах, стегая бедную лошадь – так, будто непогода и заминка случились по ее вине, – сидели две высокие бледные женщины. Выглядели они практически одинаково – наверняка близняшки, – длинные черные волосы с клиновидными челками, на головах – небольшие треуголки с вуалями. Поверх кожаных курток – все те же кровокрасные накидки с розой и кистенем Наэль, ангела благости. Увидев символы, я сообразил, что это совсем не рядовые солдаты.

Инквизиторская когорта.

Увидев мое приближение, солдаты не встревожились, а вот разглядев у меня за спиной свору мертвяков, чуть не обосрались.

– Спасите нас, мученики, – выдохнул один из них.

– Да чтоб меня, – ахнул другой.

У инквизиторов челюсти так и отвисли.

«Габриэль, берегись!»

Шепот прозвучал громом, и в голове полыхнула серебристая вспышка. Я с криком обернулся, как раз когда меня настиг бежавший первым порченый. Я ощутил его смрадное дыхание, разглядел мальчишеское телосложение. Еще не обратившись, он успел изрядно прогнить, однако двигался быстро, словно муха; его мертвые глаза, как у куклы, блестели битым стеклом.

Я ударил мечом – далеко не изящно, лишь бы отбиться, – и лезвие легко прошло через ляжку чудовища. Нога в фонтане гнилой крови отлетела в сторону. Тварь беззвучно рухнула в грязь, но ей на смену спешили прочие; их было слишком много – не отбиться; и бежали-то они быстро – не уйти. Сосья в ужасе заржали при виде нежити и, гремя копытами, бросились врассыпную. Солдаты в гневе и страхе заорали им вслед.