Результат удовлетворил всех. Свободу прессы удалось спасти: ее приостановление было временным и оправдывалось обстоятельствами. Независимое большинство, не желавшее ни ослаблять власть, ни жертвовать свободой, заявило о себе. Власть сдержали, но не унизили. Партии отвели взгляд от своих кровоточащих ран, перенесли его на всеобщие интересы, и сразу начало зарождаться доверие к справедливому, твердому и независимому арбитру, который станет служить посредником и приводить споры к сделкам, а не к сражениям.

За вотированием по закону о прессе последовали несколько других, в том же духе, что вызвало некоторое успокоение в обществе, к сожалению, недолгое.

Два известных члена адвокатской коллегии, Дар и Фальконе, преданные делу эмиграции, выступили против сохранения так называемых национальных торгов. В своих сочинениях, составленных с крайней резкостью выражений и юридической изворотливостью, они утверждали, что король может объявить бесповоротными только законные продажи, но почти ни одна из продаж не была осуществлена с соблюдением закона. Обе брошюры раскрывали уловку эмиграции: они принуждали новых владельцев отчужденного имущества к индивидуальным сделкам, заставляя их из страха вернуть его за бесценок прежним владельцам. Эмиграция встретила эти сочинения с восторгом, основная масса публики – с тревогой, а заинтересованные лица – с гневом, и в палаты посыпались многочисленные петиции. Палата депутатов, призванная высказаться первой, объявила все посягательства на нерушимость государственных продаж ничтожными и недействительными и единогласно принятой резолюцией выказала полную решимость и дальше внушать почтение к соответствующей статье хартии. О многочисленных запросах по этому важному предмету доложили министрам, и директору полиции пришлось арестовать Дара и Фальконе и отдать их под суд по обвинению в нарушении общественного спокойствия и в возбуждении вражды между различными классами граждан.

Почти тотчас после этого дела палате депутатов для рассмотрения были предложены финансовые вопросы, что представило ей новый случай проявить твердость, справедливость и компетентность.

Королевский совет непрестанно требовал, чтобы барон Луи представил бюджет и сообщил о комбинациях, посредством которых он надеялся покрыть государственные расходы. Бесстрашный министр представил бюджет и свою систему, как только его коллеги вручили ему таблицу нужд. Прежде всего он отказался увеличить бюджет двух наиболее дорогостоящих министерств и ограничил расходы военного управления 200 миллионами, а военно-морского управления – 51 миллионом. Только в этом пункте он и был неправ, и лучше уж было столкнуться с сопротивлением парламента, чем принуждать себя к заведомо недостаточной цифре, ибо это значило скомпрометировать и могущество государства, и популярность династии в армии. Речь шла, правда, только о бюджете 1815 года, в то время как бюджет текущего 1814 года оставался открытым для всех непредвиденных нужд. Как бы то ни было, министр финансов выказал непреклонность и сохранил предельные суммы расходов двух больших министерств. Он снизил жалованье дипломатов; сократил расходы министерства внутренних дел до уровня, строго необходимого для содержания дорог; но выделил чрезмерную сумму в 33 миллиона на цивильный лист, объясняя ее расходами на Военный дом и благотворительностью принцев в отношении их старых товарищей по несчастью. Весь бюджет 1815 года определялся цифрой в 618 миллионов, без учета расходов на сбор налогов. В эти 618 миллионов входили 70 миллионов задолженности, то есть невыплаченная часть государственных расходов 1813 и 1814 годов, включавшая солдатское жалованье и продовольствие и обмундирование для войск, которые могло быть оплачено только наличными деньгами.