Меттерних вновь вернулся к идее посредничества, пытался представить его как услужливое вмешательство союзника, друга и отца, которого еще сочтут весьма пристрастным в отношении зятя, когда узнают о предложенных условиях. «Ах, вы настаиваете! – вскричал Наполеон гневно. – Вы по-прежнему хотите диктовать мне! Что ж, пусть будет война, увидимся в Вене!»

Эта памятная встреча, не решившая вопроса мира и войны, но вынудившая Наполеона столь неуместным образом обнаружить свои истинные намерения, длилась пять-шесть часов. Уже почти совсем стемнело, и оба собеседника едва различали черты друг друга. Наполеон, не желая расставаться с Меттернихом рассорившимся, сказал ему несколько мягких слов и назначил новую встречу в ближайшие дни.

Продолжительность беседы весьма встревожила завсегдатаев императорской передней. Тревога еще более возросла, когда Меттерних вышел из кабинета. Начальник Главного штаба Бертье, подойдя, чтобы узнать, что произошло, спросил Меттерниха, доволен ли он императором. «Да, – отвечал австрийский министр, – я им доволен, ибо он просветил меня, и клянусь вам, ваш повелитель потерял рассудок!»

Не резкость выражений Наполеона нанесла в этом случае наибольший ущерб делам Империи, а печальная убежденность Меттерниха в том, что Наполеон никогда не согласится на умеренные условия Австрии. К счастью, австрийский министр, связывавший свою славу и безопасность с тем, чтобы добиться через мир условий, которые он считал необходимыми, способен был приносить гордость в жертву политике и не вспыхивать, пока остается хоть один шанс на успех. К тому же те, кому приходилось страдать от вспыльчивого нрава Наполеона, получали скорое вознаграждение, ибо он стыдился своих гневных вспышек, довольно быстро отходил и спешил обласкать тех, кого более всего обидел. Ситуация, которую мы описываем, скоро предоставила тому новый пример.

Едва расставшись с австрийским министром, Наполеон уже преисполнился сожалений о своей вспыльчивости, ибо не получил от встречи ничего из того, что задумал. Вовсе не разгадав секретов австрийского министра, он открыл ему свои собственные, обнаружив неодолимое упорство своей гордыни, и особенно навредил главному замыслу – добиться продления перемирия, – слишком явно показав, что перемирие вовсе не приведет к миру. Поэтому он тотчас приказал Маре бежать за Меттернихом и говорить с ним о главном предмете, о котором во время встречи не было сказано ничего существенного, то есть об австрийском посредничестве, его форме, условиях и сроках. Маре получил приказ совместно с Меттернихом выработать конвенцию о посредничестве, это должно было доказать австрийскому министру, что, несмотря на гневную вспышку Наполеона, ничто еще не потеряно и решимость отвергнуть всякий миротворческий арбитраж не окончательно завладела французским императором.

Следующий день Меттерних и Маре в самом деле посвятили обсуждению посредничества. Говорили о способе его осуществления и о том, какое отношение к Франции привнесет в него Австрия. Меттерних повторил заверения в пристрастном посредничестве, но выказал стойкую приверженность форме, которая устанавливала, что договаривающиеся стороны будут сообщаться между собой исключительно через посредника. Попытались составить текст конвенции, но не смогли прийти к согласию, потому что Маре перегружал текст оговорками, которые Меттерних находил стесняющими. Но детали обсуждались без язвительности, тоном людей, решивших договориться. Результат отослали Наполеону, а Меттерниху назначили новую встречу на 30 июня.

И вот 30-го Меттерних в сопровождении Маре был принят Наполеоном и нашел его полностью переменившимся, как небо, очищенное грозой. Император был открыт, весел и исполнен раскаяния. Он взял из рук Маре проект конвенции, затруднительные пункты которого хорошо знал, и принялся читать статьи одну за другой. О каждой статье, будто он был на стороне Меттерниха, Наполеон говорил что-нибудь вроде «но это противоречит здравому смыслу», ничуть не беспокоясь о самолюбии своего министра. Обратившись затем к последнему, он сказал: «Садитесь и пишите» – и продиктовал простой, ясный и четкий проект. Новая редакция сняла все затруднения. Закончив, Наполеон спросил Меттерниха: «Такой проект вам подходит?» «Да, сир, – отвечал знаменитый дипломат, – за исключением некоторых формулировок». – «Каких?» И когда Меттерних указал на них, Наполеон тотчас их изменил к полному удовлетворению своего собеседника.