Наполеон находил слишком выгодным наличие сборных пунктов, постоянно переполненных новобранцами, проходившими обучение за 12–15 месяцев до начала их использования в деле, чтобы отказаться от системы заблаговременного воинского призыва, особенно в ту минуту, когда он намеревался сформировать на европейском побережье многочисленные лагеря рядом с флотами. Вследствие чего, потребовав ранее, еще весной 1807 года, провести призыв за 1808 год, теперь, зимой 1808-го, он собирался потребовать проведения призыва за 1809-ый. К тому же это предоставляло ему случай выступить в Сенате с правдоподобным объяснением огромного сосредоточения войск у подножия Пиренеев.

Сенат собрался 21 января, чтобы заслушать доклад о переговорах с Португалией и принятом и даже исполненном решении о захвате вотчины дома Браганса. Призыв 1808 года, говорил Реньо де Сен-Жан д’Анжели, автор представленного в Сенате доклада, ознаменовался подписанием в Тильзите континентального мира, призыв 1809 года ознаменуется заключением мира морского. К сожалению, никому пока не было известно, где будет подписан этот мир. Для смягчения эффекта преждевременных призывов было вновь повторено обещание использовать досрочно призываемых новобранцев только в сборных пунктах. Другой доклад возвещал о присоединении к Империи, во исполнение предшествующих договоров, Киля, Касселя, Везеля и Флиссингена: Киля и Касселя как необходимых дополнений к крепостям Страсбурга и Майнца; Везеля как важнейшего пункта в нижнем течении Рейна; Флиссингена как порта для судостроительных верфей Антверпена. Последний доклад должен был подтверждать бескорыстие Франции, которая не сохраняла за собой завоеванных стран – Австрии, Германии, Пруссии, Польши, – довольствуясь столь незначительными приобретениями, как Киль, Кассель, Везель и Флиссинген. Наполеон хотел, чтобы новое королевство Вестфалия не считалось приращением территории Империи, ибо было отдано независимому государю, но рассматривалось как расширение федеративной системы Французской империи.

Хороши или дурны были изложенные блестящим и величественным языком доводы, содержание которых принадлежало Наполеону, а стиль – Реньо, но сенаторы приняли их, почтительно склонив головы, и единодушно проголосовали за призыв 1809 года.

Новый контингент в 80 тысяч должен был довести численность французских войск, рассредоточенных на Висле, Одере, берегах Балтики, в Альпах, на По, Эче, Изонцо, на берегах Иллирии и Калабрии, а также на Эбро и Тахо, почти до 900 тысяч человек. С добавлением 100 тысяч союзников получалось более одного миллиона человек, три четверти которых составляли опытные ветераны, равные по меньшей мере солдатам Цезаря и ведомые человеком, который превосходил римского полководца военным гением.

Именно в эту эпоху у Наполеона зародилась идея превращения французских полков в легионы, подобные римским. Обычно на границе оставлялся батальон, называемый батальоном депо, в котором под началом офицеров, наименее способных к активной службе, собирали людей ослабевших, выздоравливающих или еще не обученных, предоставляя им место для отдыха и обучения и содействуя таким образом постоянному пополнению боевых батальонов. С глубоким искусством используя подобную структуру, Наполеон сумел создать те армии, которые, выходя с Рейна, Эча или Вольтурно, сражались и побеждали на Висле и Немане. Постоянная забота о сборных пунктах была скрытой причиной его побед не в меньшей степени, чем военный гений. Этому искусству Наполеона приходилось усложняться, а вниманию – расширяться, по мере того как сборные пункты, размещенные, к примеру, на По или Рейне, отправляли одни подразделения в армии Пруссии и Польши, а другие – в армии Испании, Португалии и Иллирии. Следить за ста шестнадцатью французскими пехотными полками, восьмьюдесятью кавалерийскими полками, из которых формировалось значительное количество временных корпусов, а также за Императорской гвардией, швейцарцами, поляками, итальянцами, ирландцами, германскими и испанскими союзниками, каждым полком и его подразделениями в разных странах, руководить их формированием, обучением и размещением, чтобы обеспечить наилучшее применение всякого и предупредить дезорганизацию, – всё это требовало удвоенного внимания, иногда непосильного даже для самого неутомимого из всех гениев.