Талейран приехал в Фонтенбло. Он видел возобновление войн после событий в Копенгагене, видел, как Франция подталкивает Россию на север и на восток, чтобы иметь возможность самой устремиться на юг и на запад, видел, что португальский вопрос выходит на первый план. И хотя он не был столь гениален, чтобы судить о наилучшем устройстве Европы, он достаточно хорошо знал человеческие страсти, чтобы понять, что Наполеона переполняют смутные, но глубокие думы об Иберийском полуострове. Озаренный догадкой, Талейран перевел разговор на эту тему, и тотчас холодность Наполеона рассеялась, беседа возродилась, и если не доверие, то по крайней мере непринужденность восстановилась. Едва возвратившись с охоты или покинув женское общество, Наполеон уединялся с Талейраном и вел с ним долгие беседы – с воодушевлением, а порой с сумрачной озабоченностью – на тему, очевидно, весьма серьезную, но непонятную и даже необъяснимую, столь великими казались после Тильзита могущество, процветание и умиротворение Империи! Прохаживаясь по просторным галереям Фонтенбло, то медленно, то с быстротой, соразмерной скорости его мысли, Наполеон подвергал пытке хромого придворного, который едва поспевал за ним, умерщвляя тело, как умерщвлял и душу, льстя гибельной и пагубной страсти гения. Один только Камбасерес, впервые лишенный доверия, которым всегда пользовался, догадывался о теме этих бесед, но не осмеливался, к сожалению, ни прервать их, ни противостоять Талейрану, ибо со временем Наполеон, став с ним более повелительным, хоть и не менее дружелюбным, уже не был столь открыт советам его робкого благоразумия.

Появился в Фонтенбло и другой человек, малоизвестный, редко допускаемый к чести находиться в присутствии Наполеона, но хитрый и ловкий, насколько возможно для секретного агента: то был Искуэрдо, доверенный человек Мануэля Годоя, князя Мира, присланный в Париж, как мы говорили выше, для серьезных переговоров. Он был поверенным в делах не только Испании, но и князя Мира, к которому был весьма привязан и которым весьма высоко ценился, получая самые важные миссии. Он старался, как мог, устроить дела своей страны и своего господина, ибо был добрым испанцем, хоть и преданным фавориту. Наделенный редкой проницательностью и предчувствуя приближение решающей для Испании минуты, этот изощренный и вкрадчивый агент всеми силами старался понять то, что происходило на советах Наполеона.

Хотя мысль об операции в Португалии и пробудила аппетиты мадридского двора, там всё же не без некоторого сожаления относились к возможному отбытию дома Браганса в Бразилию, ибо сами испытывали величайшую тревогу по поводу своих американских колоний с тех пор, как Соединенные Штаты сбросили иго англичан. Учреждение в Бразилии независимого европейского государства заставляло мадридский двор опасаться новых потрясений, которые могли привести к провозглашению независимости Мексики, Перу и Ла Платы. Между тем не было никакой вероятности, чтобы Браганса, спасенные в первый раз Испанией в 1802 году, что стоило последней острова Тринидад, смогли снова спастись в 1807-м. Поэтому следовало примириться с их вольным или невольным удалением в Бразилию. Лучшим, к чему мог стремиться в таком положении мадридский двор, было приобретение Португалии. Но испанцы хорошо чувствовали, что не заслужили такой богатой награды от Наполеона, и подозревали, что покупать ее придется ценой жертв, быть может, даже согласиться на ее раздел. По этому случаю Искуэрдо было поручено добиться одной из провинций Португалии для князя Мира. Этот последний чувствовал, как с каждым днем сгущаются тучи над его головой и при дворе, и в народе, и хотел, если уж придется пасть с высот величия, низвергнуться не в бездну, а в независимое и хорошо охраняемое герцогство. В случае раздела Португалии надлежало также удовлетворить притязания королевы Этрурии, любимой дочери короля и королевы Испании, вдовы принца Пармского, матери пятилетнего короля и регентши. Заподозрив, что Наполеон в Италии не оставит владений ни Испании, ни Австрии, его просили отдать королеве Этрурии часть Португалии. Тогда Португалия, разделенная на два вассальных герцогства испанской короны, превратилась бы в испанскую провинцию.