Потому Александру следовало настойчиво продолжать начатое в Тильзите и добиться от Наполеона, сумев ему угодить, осуществления надежд, которым он с такой готовностью поддался на берегах Немана. Цену, назначенную Наполеоном за всё, чего от него ждали, было нетрудно представить. Если война продолжится, он предпримет новые операции в Италии, Португалии и даже, возможно, в Испании. Там правили Бурбоны, составлявшие шокирующий контраст его династии, невыносимый для него. Россия ничуть не намеревалась мешать предприятиям такого рода: идеи, внедрявшиеся вслед за созданными Наполеоном новыми династиями, пока еще не угрожали власти царей. России нечего было сожалеть об усилении французского влияния, если оно облегчало продвижение московских армий к Константинополю. Потому Александру не надлежало тревожиться о том, что попытается предпринять Наполеон на юге и на западе Европы; проявив снисходительность, он имел все основания надеяться, что Наполеон позволит ему предпринять на Востоке то, что захочет он.

Потому последние события лишь укрепили решимость Александра и Румянцева следовать принятой в Тильзите политике. Поскольку посредничество оборачивалось войной, из войны следовало извлечь всё, что обещал извлечь из нее Наполеон; только, чтобы связать его еще более, нужно было быть готовым исполнить его пожелания. Он, очевидно, потребует выдворения английской и шведской миссий и нападения на Финляндию, чтобы заставить Швецию закрыть Зунд. Следовало удовлетворить его по всем этим статьям, чтобы он согласился оставить русские войска в Валахии и Молдавии.

Департаментом иностранных дел у императора Александра заведовал тогда Будберг – незначительный министр и бесстрастный, безыдейный, неприятный собеседник в разговорах о предметах, оставлявших его совершенно равнодушным. Александр освободил его от должности и вверил иностранные дела Румянцеву. Бывший с императором в Тильзите Лобанов был назначен военным министром, адмирал Чичагов – морским министром. Наконец, для посольства в Париж выбрали человека, который, казалось, должен был там понравиться. Как мы сказали, более всего Александру хотелось послать туда самого Румянцева, но он предпочел оставить его при себе. Обер-гофмаршалом Александра был Толстой, вельможа весьма ему преданный, а у него был брат, генерал Толстой, человек выдающегося ума и достоинств. Александр решил, что последний, из верности своему повелителю, не станет досаждать французам, как прежде делал Морков;

что ему приятно будет связать со своим именем политику территориального роста, что ему по вкусу придется военный двор и он сам сумеет, в свою очередь, понравиться при военном дворе и повсюду следовать за ним в его быстрых передвижениях. Впрочем, окончательное назначение графа Толстого было решено согласовать с самим Наполеоном.

Генерала Савари по-прежнему окружали в Санкт-Петербурге заботы Александра и холодная вежливость высшего русского общества. Хоть и не зная поначалу всего сказанного в Тильзите и узнав обо всем лишь из последующих сообщений Наполеона, который решил осведомить его, дабы предупредить совершение им ошибок по неведению, Савари весьма быстро разгадал тайны сердец и понял, что Россия сделает всё, чего от нее захотят, ради оставления ей одной-двух провинций не на севере, а на востоке. Тотчас после известия о Копенгагенских событиях и бурных объяснений с лордом Гауэром Александр и Румянцев призвали генерала Савари и на языке, присущем каждому из них, сообщили о решениях Санкт-Петербургского кабинета.

«Как вы знаете, – говорил Александр генералу в ходе многих и весьма долгих бесед, – наши хлопоты о мире привели к войне. Этого я ожидал; но признаюсь, не ожидал ни Копенгагенской экспедиции, ни надменности британского правительства. Я принял решение и готов исполнить свои обязательства. Скажите вашему господину, что я отошлю лорда Гауэра, если Наполеон того пожелает. Кронштадт вооружен, и если англичане захотят туда сунуться, то узнают, что иметь дело с русскими совсем не то же, что с испанцами и турками. Однако я ничего не решу, пока не прибудет курьер из Парижа, ибо мы не должны нарушить расчеты Наполеона. К тому же я хочу, чтобы мой флот вернулся в русские порты прежде разрыва. Как бы то ни было, я совершенно расположен следовать поведению, более всего подходящему вашему господину. Пусть он мне даже пришлет, если ему угодно, уже составленную ноту, и я прикажу вручить ее лорду Гауэру вместе с его паспортами. Заняться Швецией я пока не в состоянии и прошу времени на реорганизацию моих полков, весьма пострадавших в последнюю войну и сильно удаленных от Финляндии, ибо нужно время, чтобы перевести их с юга на север империи. Кроме того, на этом театре мне будет недостаточно моей армии. В мелководных северных заливах используют во множество гребные флотилии. У шведов есть такая флотилия, и весьма многочисленная; моя же еще не снаряжена, а я не хочу подвергать себя риску потерпеть поражение от столь маленького государства. Поэтому скажите вашему господину, что я нападу на Швецию, как только подготовлю свои средства, на что мне понадобятся еще декабрь и январь; но в отношении англичан я готов выказать свою позицию незамедлительно. Я даже думаю, что этим мы не ограничимся и потребуем от Австрии, чтобы она примкнула, волей или неволей, к континентальной коалиции. Для этого дела я бы тоже хотел получить составленную в Париже ноту, чтобы послать ее в Вену, ибо не бывает полуальянсов, и во всем нужно действовать в полном согласии.