Питт видоизменил русский план фатальным как для Германии, так и для Франции образом. Он находил блестящей и глубокой идею окружить французские земли королевствами, способными противостоять французам, но полагал, что одной такой предосторожности недостаточно, и предлагал, вместо того чтобы разделять Францию и Пруссию Рейном, напротив, привести их в непосредственное соприкосновение, предоставив Пруссии, если она выступит за коалицию, всю территорию между Маасом, Мозелем и Рейном, которую сегодня мы называем Рейнской провинцией[9]. Это казалось ему необходимым, чтобы в будущем Пруссия отказалась от своего корыстного нейтралитета и склонности к Наполеону, в котором она искала и всегда находила опору против Австрии. Этот план расширили в 1815 году, поместив на Рейн, помимо Пруссии, и Баварию, дабы лишить Францию всех е прежних германских союзников.

В ходе совещаний родилась и новая идея: в дополнение к созданию Королевства Обеих Бельгий построить цепь крепостей, наподобие тех, какие Вобан возводил для укрепления неприкрытой французской границы, и возвести эти крепости на средства союза.

Что до Германии и Италии, английский министр дал почувствовать, насколько предложенные обширные планы далеки от возможности осуществления в настоящее время и насколько они оскорбят Австрию и Пруссию, которых более всего необходимо привлечь на свою сторону. Ни та, ни другая не согласятся выйти из Германской конфедерации; Пруссия, в частности, откажется делать корону Германии наследственной; а Австрия отвергнет учреждение Италии, которое выдворит ее из этой страны. Из плана относительно Италии Питт согласился лишь добавить Савойю к тому, что русский план уже приписал Пьемонту.

Наконец, о Польше и вовсе речь не заходила, ибо ее раздел предполагал войну с Пруссией, которой Питту особенно хотелось избежать. Русский дипломат, исполненный столь благородных идей, когда покидал Петербург, не осмелился даже заговорить о Египте, Гибралтаре, Мемеле. А два весьма важных предмета оказались для Питта неприемлемы и почти им отвергнуты – Мальта и морское право. Относительно Мальты Питт решительно оборвал беседу и отложил объяснения по этому пункту до поры, когда будут известны жертвы, на которые согласна пойти Франция. Что до нового международного морского права, он сказал, что это высокоморальное, но малоприменимое дело следует препоручить конгрессу, который соберется после войны для заключения мира и в ходе которого все интересы народов будут справедливо уравновешены.

Строганов не добился ничего или почти ничего относительно Испании. Она предоставляет, заявил Английский кабинет, все свои ресурсы Франции, и будет глупостью щадить ее. Однако если она захочет выступить против Франции, ей вернут ее галеоны.

Итак, Строганов отбыл в Мадрид, а Новосильцев – в Петербург. Лорд Гауэр (впоследствии лорд Гранвиль), тогдашний посол Англии в Петербурге, получил предписание обсудить детали договора на основаниях, выработанных двумя дворами.

Русский план подвергся лишь нескольким дням переработки в Лондоне и лишился всего, что было в нем благородного, а также малоосуществимого. Он свелся к проекту уничтожения Франции. В Петербурге начались переговоры с лордом Гауэром по пунктам, принятым в Лондоне Питтом и Новосильцевым.

Пока завязывалась лига с Англией, следовало провести ту же работу с Австрией и Пруссией, чтобы привести их в новую коалицию. Пруссия, имевшая обязательство перед Россией вступить в войну, если французы перейдут линию Ганновера, но в то же время обещавшая Франции хранить нерушимый нейтралитет, если число французов в Германии не будет увеличено, – не хотела выходить из такого рискованного равновесия. Она притворялась, будто не понимает, о чем толкует ей Россия, и замыкалась в своей старой, вошедшей в пословицу системе – нейтралитете севера Германии. Она уходила от проблемы с тем большей легкостью, что русские дипломаты не осмеливались объясниться с ней открыто, из страха, что тайны новой коалиции будут преданы Наполеону. Своими колебаниями Берлинский кабинет создал себе такую репутацию двуличия, что ему уже не считали возможным доверить какую-либо тайну, без того чтобы он не сообщил ее немедленно Франции. Поэтому с ним не говорили о плане, отвезенном в Лондон, и о последующих переговорах, не признавали, что коалиция уже начинает формироваться, что она в принципе заключена; а выражали лишь пожелание, чтобы Пруссия присоединилась к остальной Европе ради обеспечения поставленного под угрозу мирового равновесия.